конвергенции и, следовательно, об окончательном наступ­лении эры Водолея, Нового Века на земле.

В конце шестидесятых о наступлении этой эры заявля­ла музыкальная группа под названием «Пятое измерение». Теперь она наступила, или, по крайней мере, на это можно надеяться. 17-го августа по национальному общественному радиовещанию, которое велось из радиостудии Боулдера (штат Колорадо), целых три часа транслировались разгово­ры с приверженцами Нового Века, звонившими из регио­нов великих египетских пирамид, из английского Гластон­бери и других психологически мощных мест, рассеянных по всему миру. В конце 1987-го года «Тайм» опять вспомнил о Новом Веке, поместив на обложке фото1рафию Шерли Маклейн, а также опубликовав рассказ, в котором говори­лось о целителях веры, путешественниках по энергетичес­ким каналам, космических странниках и хрустальном изо­билии ⁶.

Еще в 1974-м году опрос, проведенный среди именитых ученых и технологов Великобритании, показал, что почти 70% опрошенных верят в возможность экстрасенсорного восприятия ⁷. Стэнли Крипнер, работающий в лаборатории сновидений Нью-Йоркского медицинского центра Май- монида пишет:

«Большинство из тех, кто верил, что парафизические явления представляют собой конкретный факт или особую возможность, убедились в этом на своем личном опыте, а не благодаря исследованию. По какой-то причине сегодня многие переживают то, что впоследствии истолковывают как нечто паранормальное. Я подозреваю, что все это возникает з результате возросшего интереса к измененным состояниям сознания. Растет число тех, кто занимается медитацией, гипнозом, а также использует психоделичес­кие препараты. Все больше людей уделяет внимание про­блемам сна и сновидений, и весь этот опыт дает весьма плодородную почву для возникновения паранормальных явлений. Парапсихология — это просто идея, время кото­рой пришло» ⁸.

Предсказание Крипнера оказалось верным. Сам по себе Новый Век — это умонастроение, время которого пришло. Сегодня многие пытаются отыскать ключ к реальности, отыскать то, что дает надежду, а без надежды Новый Век — ничто. Его главные представители не перестают пребывать в состоянии эйфории.

РАДИКАЛЬНОЕ ПРЕОБРАЖЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПРИРОДЫ

Многие авангардисты, основывая свою надежду на эволюционной модели (этом пережитке западного натура­лизма), пророчествуют о пришествии нового человека и наступлении Нового Века. Джейн Хоустон из Фонда пси­хологических исследований (Нью-Йорк), говорит, что это­му миру необходимо дать соответствующую «программу для психонавтов [9], дабы первый человек ступил на землю». Однако даже если мы не сможем разработать некую психо­логическую противоположность тому, что представляет собой НАСА, пришествие нашего «психонавта» все равно близится, потому что «дело обстоит так, словно этот вид [человечества] совершает огромный прыжок в совершенно новый способ бытия» ⁹. Хоустон приходит к выводу, что, если мы научимся «использовать огромный диапазон чело­веческого сознания... человечество достигнет такой глуби­ны и содержательности, которую мир еще не знал, и наши праправнуки будут смотреть на нас, как на неандерталь­цев, — столь разительным будет их отличие» ¹⁰.

Джордж Леонард (популярный социолог, до закрытия журнала «Look» был его редактором) предсказывает ту же радикальную трансформацию и ожидает возникновения «новой человеческой природы». «Этот новый вид непремен­но разовьется», — с неколебимой верой заявляет он ^и. Что касается бизнесменов, то (дабы развеять расхожее мнение, согласно которому всякий деловой человек непременно циник, нежелающий принимать такую перспективу) обра­тимся к письму, которое было направлено редактору жур­нала, где появилась статья Леонарда. Автор письма пишет, что Джордж Леонард «привносит свежесть и надежду в тайну жизни». Автор — Джон Дебойс, вице-президент Пер­вого Национального Чикагского Банка ¹². Ему вторит Шер­ли Маклейн, считающая, что развитие обычной и «внутрен­ней» технологии свидетельствует об «эволюции человечес­кого разума» и «гигантском скачке в прогрессивном разви­тии человечества» ¹³.

Однако надо сказать, что замалчивается одна из основ­ных причин столь радужного восприятия Нового Века. В последнее десятилетие все, кто усматривал в наркотиках возможность повышения человеческих способностей, пе­ременили свои взгляды или стали вести себя более осторож­но. В начале семидесятых Эндрю Вейл, занимавшийся исследованиями наркотических препаратов и теоретичес­ким осмыслением их возможностей, отстаивал более сни­сходительный подход к психоделикам и альтернативным способам достижения новых состояний сознания. Он счи­тал, что наркотическая революция была провозвестником Нового Века, — века, в котором человечество, мудро ис­пользуя наркотические препараты и мистическую технику, достигнет абсолютного здоровья. «Когда, наконец, это произойдет, —писал он, — мы лишь посмеемся и покачаем головой, вспомнив о той проблеме с наркотиками, которая была у нас в семидесятых годах: как только мы не видели, что это означало на самом деле?» ¹⁴ В сегодняшней попу­лярной литературе об этом почти ничего не пишут: надежда себя не оправдала.

ПАНОРАМА НОВОГО ВЕКА

Из всего сказанного видно, что мировоззрение Нового Века не ограничивается какой-то узкой группой людей.

Речь идет о чем-то большем, чем очередная причуда нью-йоркских интеллектуалов или гуру с Западного побе­режья, о чем-то более широком, чем недавнее повальное увлечение теологией в Тюбингене, Базеле или Объединен­ной Семинарии. Перечень дисциплин, который мы приво­дим ниже, с указанием имен их представителей, подтверж­дает этот факт. Для этих людей Новый Век так же естест­венен, как теизм для христиан.

В психологии первым теоретиком, признавшим дейст­вительность измененных состояний сознания, был Уильям Джеймс, на смену которому позднее пришли Карл Густав Юнг и Абрахам Маслоу. Среди современных имен можно назвать Роберта Мастерса и Джейн Хоустон из Фонда психологических исследований, Оскара Ичазо, основавше­го Арикский институт, а также Майкла Мерфи из Эзален- ского института. Проблемами лекарственной терапии, а также исследованиями в области психологии и психиатрии интересовался Оддос Хаксли. Он не был профессиональ­ным психологом, но, по-видимому, способствовал культу наркотиков, который возник в шестидесятые годы, и побу­дил молодых ученых к дальнейшим изысканиям, причем не ради одних только академических интересов. Надо упомя­нуть и Станислава Грофа из Психиатрического исследо­вательского центра в Мэриленде. Он изучает психологию умирающих пациентов, давая им ЛСД, который вызывает у больных ощущение единства с космосом и тем самым подготавливает их к смерти. Можно назвать также Эндрю Вейла, начинавшего свои исследования в Гарвардской медицинской школе, и Джона Лилли, который раньше работал с дельфинами, а потом начал испытывать воздей­ствие наркотических препаратов на самом себе (кроме того, он проводил исследования под руководством Оска­ра Ичазо). Тимоти Лири тоже некогда был широко известен своим пристрастием к наркотикам и столкнове­ниями с законом, однако влияние его теперь незначи­тельно.     ^а

Биологическую обратную связь альфа- и бета-волн, которая, как полагают, способствует возникновению изме­ненных состояний сознания, исследуют Барбара Браун из Административного госпиталя ветеранов (Сепульведа, штат Калифорния), Эльмар Грин из Фонда Меннингера, а также Джозеф Кемийя из Института неврологии и психиатрии Лэнгри Портера¹⁵. Надо назвать и Кена Вилбера, чей «трансперсональный синтез различных психологических школ придает его работе интеллектуальную привлекатель­ность, ставя его в первые ряды интеллигенции Нового Века» ¹⁶.

В социологии и культурологии — это Джордж Леонард, о котором мы уже упоминали, Теодор Розак, особенно его книги «Там, где кончается пустыня» («Where the Wasteland Ends») и «Незавершившееся животное» («UnfinishedAnimal»), а также Уильям Ирвин Томпсон, чьи книги «На краю истории» («At the Edge of History») и «Прогулки вокруг земли» («Passages about Earth») повествуют об интеллектуальном путешествии автора из католицизма через натурализм в Новый Век в его оккультной форме. Работа Томпсона особенно примечательна, поскольку он был профессором истории в Массачусетском технологическом институте и Йоркском университете, а также членом обществ Вудроу Уилсона и Олд Доминион и получил признание и одобре­ние со стороны интеллектуальной элиты. «Прогулки вокруг земли» показывают, сколь решителен его разрыв с кругами истеблишмента ¹⁷.

В антропологии надо назвать Карлоса Кастанеду, чьи книги стали бестселлерами как в университетских город­ках, так и в обычных книжных магазинах. Начало было положено «Учением Дона Хуана» (1968), за которым быстро последовали «Отдельная реальность» (1971) и «Путешест­вие в Икстлан» (1972). Позднее вышло еще несколько книг, которые, однако, были встречены с меньшим интересом. Начав изучать воздействие психоделических препаратов, применяемых индейцами, Кастанеда стал учеником неко­его Дона Хуана, колдуна индейского племени яки. Пройдя обряды инициации, на которые ушло несколько лет, Кас­танеда сам стал колдуном. Опыт, который он приобрел в постижении различных видов новой реальности и иных миров, делает его книги привлекательными, а порой и пугает. Осмелюсь предположить, что произведения Каста­неды стали одним из основополагающих путей к новому сознанию ¹⁸.

Тяготение к идеям Нового Века начинает ощущаться даже в естественных науках. Тон задает физика, вероятно, потому, что на вершинах теории она достигает и умозри­тельных вершин и потому менее подвержена фальсифика­ции со стороны фактологии. Среди толкователей физики в контексте философских концепций Нового Века самые известные — физик Фритьоф Капра и популяризатор науки Гэри Зукав ¹⁹. Меньше слышно о Льюисе Томасе и Дж. Лавлоке. Томас — биолог и врач, его книга «Жизнь клетки» («Lives of a Cell») заняла прочное место в области популяри­зации науки²⁰. Лавлок — специалист в области хроматогра­фии газа. Его книга «Гея: новый взгляд на жизнь на Земле» («Gaia: Л New Look at Life on Earth») заставляет по-новому взглянуть на нашу планету как на единственную в своем роде симбиотическую систему (как известно, Гея — это древнегреческая богиня земли) ²¹.

В области здравоохранения действует бесчисленное мно­жество целителей, известных как представители холистиче­ской медицины. Акупунктура, ролфинг, психическое исце­ление, кинезиология, терапевтический контакт — все это лишь малая доля тех технических приемов, которые ис­пользуются целителями Нового Века ²².

В политике можно назвать организацию «Граждане планеты», основанную в 1972-м году Дональдом Кейсом, некоторые проекты, в частности, Политическую Платфор­му Нового Века, разработанную Марком Сатином, и поли­тические партии (наподобие «зеленых» Германии), активно отстаивающие политическое значение целей и задач Ново­го Века ²³.

Жанр научной беллетристики испытывает сильное вли­яние натуралистов, которые надежду на будущее человече­ства видят в технологии. Но лишь немногие из этих писа­телей берут пророческую ноту. Артур Кларк, например, написал два сценария, в которых говорится о радикальном преображении человека в контексте философии Нового Века. Среди его самых удачных произведений в жанре фантастики — «Конец детства» («Childhood's End») (1953). Его сценарий «2001» (1968), который экранизировал Стэн­ли Кубрик, завершается описанием начала Нового Века в новом измерении, где главную роль играет новый «чело­век» — Star-Child ²⁴. Можно вспомнить и Роберта Хейнлей- на с его «Чужестранцем на чужбине» («Stranger in a Strange Land») (1961) — первым классическим произведением ан­деграунда, ставшим настольной книгой Нового Века. Ва­лентайн Майкл Смит, переживающий всю полноту реаль-

ности, становится прообразом нового человечества ²⁵. На­зовем и Филиппа Дика, который в своих последних новел­лах «Валис» («Valis»), «Божественное вторжение» («The Divine Invasion») и «Преображение Тимоти Арчера» («The Transfiguration of Timoty Archer») пытается в жанре фантасти­ки осмыслить свою встречу с «лучем розового света» ^2б.

В области кинематографии — самом эффективном сред­стве коммуникации в современном мире — надо назвать Стивена Спилберга (особенно его «Close Encounters of the Third Kind») и Джорджа Лукаса (и прежде всего его «Звездные войны» («Star Wars»). «Божественная сила», царящая в мире этих фильмов, выглядит почти как Брахман индусов, вбирающий в себя добро и зло, а Йода — привлекательный гуру из «Возвращения империи» («The Empire Strikes Back») — прямо- таки брызжет чистой метафизикой Нового Века. Среди других фильмов с мировоззренческой установкой Нового Века не последнюю роль играет блестящий, крайне инте­ресный «Обед с Андре» («Му Dinner with Andre») — автобио­графический экскурс в мировоззрение Андре Грегори ²⁷.

Даже в спорте можно наблюдать постоянно растущий интерес к технике медитации. Кунг-фу, дзюдо, карате, айки­до (последнее заинтересовало Джорджа Леонарда) представ­ляют собой боевые искусства, основанные на восточной технике, которая предполагает измененное состояние созна­ния. Обращение к восточным психическим упражнениям сегодня проникло даже в профессиональный футбол, — а что может быть более американским! Джон Броди, бывший ведущий игрок сан-францисской команды, говорит, что «во время игры вы можете выйти на иной уровень реально­сти, — той реальности, которая не соответствует системе координат, соотносимых большинством людей с их жиз­нью, включая те категории, которые тренеры, болельщики и спортивные комментаторы соотносят с игрой» ²⁸.

И наконец, надо упомянуть о трех теоретиках в обла­сти сверхъестественного. В «Корнях совпадения» («Roots of Coincidence») Артур Кестлер дает обзор различных сверхъе­стественных феноменов, которые, как он убежден, сущест­вуют (за исключением психокинеза) и требуют объяснения. Его анализ в значительной степени основывается на кажу-

щемся сходстве между сверхъестественными феноменами и поведением субатомных частиц. Кестлер пытается объяс­нить эти явления в контексте постэйнштейновского нату­рализма ²⁹. Лоренса Лешана тоже впечатляет сходство меж­ду воззрениями медиумов, мистиков и физиков, хотя в его толковании чувствуется не столько научный, сколько фи­лософский уклон³⁰. К его взглядам мы обратимся позднее. В заключение скажем о психологе Джоне Климо, опубли­ковавшем пространное исследование о «каналах связи» (так представители Нового Века называют работу медиумов)³¹. Быть может, кто-то с легкостью возразит, сказав, что книги и идеи, которые я только что перечислил, относятся к психически нездоровой маргинальной культуре западного общества и не представляют основного направления.

В значительной степени это, конечно, так. Основатель­ные ученые, обозреватели и критики (а это, в основном, натуралисты, чей натурализм еще не перерос в чистый нигилизм) довольно сильно критикуют Оскара Ичазо, Ли­ри, Вейла и других³².

Однако все это похоже на дань той силе, которую начинают обретать эти идеи. Никто не станет спорить с маниакальным бредом какого-нибудь деревенского дурач­ка: на него обратят внимание только тогда, когда у него появятся последователи. Те, чьи работы я перечислил, имеют огромное влияние — благодаря ли их положению в престижных университетах, больницах и исследователь­ских центрах, или их личной харизме, или благодаря тому и другому вместе. Короче говоря, мировоззрение, обладаю­щее огромным культурным влиянием и высокой степенью проникновения в массы, находится в стадии становления. В ближайшие несколько лет у нас появится возможность (и ответственность) увидеть, как оно формируется и борется за умы людей, а поскольку у некоторых приверженцев Нового Века наблюдается большой интерес к проблемам образования, то и за умы наших детей³³.

СВЯЗЬ С ДРУГИМИ МИРОВОЗЗРЕНИЯМИ

Мировоззрение Нового Века в высшей степени син­кретично и эклектично. В нем можно найти заимствования из всех основных мировоззрений. Несмотря на то что его колдовские аспекты и странные измерения берут начало в восточном пантеизме и древнем анимизме, его связь с натурализмом позволяет ему эффективнее (в сравнении с более чистым восточным мистицизмом) завоевывать люд­ские сердца.

Как и натурализм, Новый Век отрицает существование трансцендентного Бога. Нет никакого Господа Вселенной, если не считать, что таковым является каждый из нас. Существует лишь эта вселенная, которая замкнута в самой себе. Да, она «населена» существами, которые обладают невероятным «личностным» разумом и силой. Да, «челове­ческое сознание не ограничено пределами черепа» ³⁴. Одна­ко эти существа и даже само космическое сознание ни в коей мере не трансцендентны, как это понимается теизмом. Более того, иногда встречаются такие характеристики чело­века, в которых слышится явный натурализм. Джон Лилли, например, называет человеческий мозг «биокомпьютером», а самого человека — «прекрасным механизмом», приводя тем самым в недоумение своего единомышленника Р. Д. Лэйнга³⁵.

Фритьор Капра, Гэри Цукав, Артур Кестлер, Лоренс Лешан, Уильям Ирвин Томпсон и Шерли Маклейн указывают на то, что между данными исследований раз­личных психических феноменов и данными психологии 20- го века существуют определенные соответствия³⁶. Даже мистицизм Тимоти Лири, замешанный на наркотиках, в своей основе натуралистичен. «Бог — это код ДНК», — говорит он ³⁷.

Кроме того, у натурализма заимствована и вера в эволю­ционное развитие человечества. Мы стоим на пороге нового бытия. Эволюция приведет к преображению человека.

Так же, как теизм и натурализм (и, в то же время, в отличие от восточного пантеистического монизма), Новый Век придает большое значение отдельной личности. Теизм основывает это на том, что каждый человек создан по образу Бога. Ощущая свои теистические корни, натура­лизм тоже отстаивает ценность индивида, утверждая, что в человеческом сообществе все люди подобны друг дру­гу, и если один из них значим, то, стало быть, значимы и все остальные.

Подобно восточному пантеистичному монизму Новый Век сосредотачивается на переживании мистического опы­та, в котором человек выходит за пределы времени, прост­ранства и морали. Новый Век можно определить как западную версию восточного мистицизма. Характерный для Востока метафизический акцент (утверждение, что Атман есть Брахман) заменяется акцентом на гносеологии (смысл жизни состоит в усмотрении, переживании и вос­приятии единства реальности). Кроме того, вслед за Восто­ком Новый Век не признает, что разум (который Эндрю Вейл, например, называет «прямолинейным мышлением») может к этой реальности привести. Мир иррационален или сверхрационален и потому требует новых способов пости­жения (например, «очищенного мышления»)³⁸.

Кроме этого, менталитет Нового Века связан с анимиз­мом — мировоззрением, которое мы не рассматривали в этой книге. Анимизм — это восприятие жизни, лежащее в основе примитивных, или, так называемых, языческих религий. Если мы назовем это мировоззрение примитивным, это не будет означать, что оно является простым. Языческие религии — довольно сложный комплекс идей, ритуалов, литургий, символических систем, предметов культа и т. д. Однако все они тяготеют к неким общим понятиям.

Некоторые из этих понятий отражены и в «новом сознании»:

1.     Во вселенной обитает бесчисленное множество ду­ховных существ. Они нередко воспринимаются в строгой иерархии, на вершине которой стоит Небесный Бог (смутно напоминающий Бога теизма, но не испытывающий интере­са к людям).

2.     Следовательно, вселенная имеет личностное изме­рение, однако речь не идет о бесконечном личностном Боге-Творце.

3.      Эти духовные существа различны: есть злые и отвра­тительные, но есть смешные и доброжелательные.

4.     Чтобы в жизни человека все было хорошо, надо умиротворить злых духов и заручиться поддержкой доб­рых — с помощью даров, соответствующих приношений, церемоний и заклинаний.

5.    Пройдя долгую и напряженную тренировку, колду­ны, чародеи и шаманы в какой-то мере обретают власть над этим духовным миром, и обычный человек во многом обязан им за то, что они изгоняют духов болезней, засухи и т. д...

6.    В конечном счете, все — едино, то есть космос представляет собой неразрывное единство духа и материи.

«Животные могут быть предками человека, люди могут превращаться в животных, у деревьев и камней может быть

душа» ³⁹.

В «новом сознании» отражаются все аспекты анимиз­ма, хотя нередко они подаются в натуралистическом ракур­се или демифологизируются. Если Теодор Розак призывает вернуться к «древнему гнозису», если видения Уильяма Блейка и Карлоса Кастанеды предполагают долгий путь ученичества, который завершается тем, что последний, например, становится колдуном, то все это указывает на то, что представители Нового Века прекрасно сознают аними­стические корни своего учения ⁴⁰.

Может ли Новый Век, уходящий своими корнями в три самостоятельных мировоззрения, быть единой системой? Не может, — по крайней мере, пока. На сегодняшний день это мировоззрение — в стадии формирования. Не все утверждения, которые я приведу ниже, идеально согласу­ются между собой. И тем не менее в любой области культуры среди передовых представителей этого направле­ния наблюдается единодушие в том, что такое описание в какой-то мере дает действенный или, в крайнем случае, полезный способ восприятия реальности.

ОСНОВНЫЕ ПРИНЦИПЫ НОВОГО ВЕКА

Сознавая, что приводимые нами положения могут не совсем точно характеризовать мировоззрение Нового Века, мы, тем не менее (как и в случае с другими мировоззре­ниями), начнем с рассмотрения понятия первичной реальности.

1.    Какова бы ни была природа бытия (идея или материя, энергия или частица), во главе угла стоит личностное «Я», самость (Self), которое и есть первичная реальность. Все больше осознавая и постигая этот факт, человечество при­ближается к порогу радикальных изменений в своей природе. Уже теперь можно видеть провозвестников преображенного человечества и прототип Нового Века.

Если в теизме первичная реальность — трансцендент­ный Бог, а в натурализме — физическая вселенная, то в философии Нового Века — это личностное «Я» (душа или интегрированная сущность каждой личности).

Здесь уместно провести сравнение (или противопос­тавление) с основным тезисом восточного пантеистическо­го монизма. Согласно Востоку, «Атман есть Брахман», причем ударение делается на последнем слове. Предпола­гается, что личностное «Я» растворяется в целом; падая в сосуд с водой (символ всей реальности в целом), капля (символ души) исчезает. В философии Нового Века то же самое суждение читается наоборот: «Атман есть Брах­ман» — с ударением на первом слове. Именно отдельное личностное «Я» имеет значимость. Здесь мы видим влияние теизма, отмечающего ценность каждого человека (посколь­ку он сотворен по образу Божьему), и натурализма, особен­но натуралистического экзистенциализма, в котором от­дельный человек также значим (поскольку только люди и имеют значение) ⁴¹.

Что же представляет собой это «Я»? Может быть, это идея, дух, «психомагнитное поле» илианекое единство со всем многообразием космической энергии? У представите­лей Нового Века нет единого мнения по этому вопросу, однако они настаивают, что «Я» (то есть наделенное созна­нием средоточие человеческого существа) является цент­ром вселенной. Все остальное (если оно есть), существует только для него. Материальный мир управляется,не извне, силою трансцендентного Бога, а изнутри, силою личност­ного «Я».

Чтобы дать приблизительную картину того, каким образом это «Я» господствует над всей реальностью, Джон Лилли прибегает к довольно пространному описанию.

Приведем его заметки, сделанные после опыта, который, как он считает, позволяет пережить высшее состояние сознания:

«Мы [то есть он сам и другие «Я»] — творящая энергия, материя и жизнь на границе между пустотой и полностью постигнутым творением. Мы смотрим в знакомую нам все­ленную, творим и наполняем ее... Я «как юнга в машинном отделении, перекачивающий творение из пустоты в знако­мый мир; я перекачиваю неведомое в известное» ⁴².

После того как Лилли, в конце концов, достигает внутреннего пространства, которое он обозначает симво­лом «+3» (самое полное и глубокое проникновение в реальность), он сам становится «Богом». Он, так сказать, превращается и во вселенную, и в ее Творца. «Почему бы не насладиться этим блаженством и экстазом, чувствуя себя в этом теле, как пассажир в космическом корабле? Диктуйте свои условия. У транспортной компании есть немного правил, но, быть может, мы просто выдумали и ее и их. ...Нет ни гор, ни кочек... есть только средоточие меня самого и трансцендентное блаженство» ⁴³. Для него вообра­жение тождественно реальности: «Все, что можно вообра­зить, существует»⁴⁴. Таким образом, с точки зрения Лил­ли, личностное «Я» торжествует во всей полноте своей власти. Большинство людей не знает этого. Чтобы это осознать, необходимо прибегнуть к определенной технике, и тем не менее «Я» — подлинный властелин.

В свою очередь, Шерли Маклейн, размышляя о том, действительно ли она сумела создать свою собственную реальность (о чем она много раз упоминает в своих книгах), пишет: «Если я создала свою собственную реальность, то в таком случае (на определенном уровне и в определенном измерении, которых я не понимаю) я создала все, что вижу, слышу, к чему прикасаюсь, что обоняю, пробую на вкус, все, что люблю, ненавижу, все, что чту, к чему испытываю отвращение, все, чему я отвечаю и что отвечает мне... Поэтому я ответственна за все, что присутствует в моей реальности. Если все это было на самом деле, то тогда я была всем... Я была своей собственной вселенной. Означа­ет ли это, что я также сотворила Бога, жизнь и смерть?.. Взять на себя ответственность за собственную силу — последнее проявление того, что мы зовем силой Божьей. Не это ли подразумевалось под словами «Я ЕСМЬ СУ­ЩИЙ»?» ⁴⁵.

В заключение она заявляет, что это верно по отноше­нию ко всем практическим замыслам. Мне думается, что большинство читателей найдет в этом нечто большее, нежели простой намек на манию величия. Мы уже слышали пророчество Джорджа Леонарда и Джейн Хоустон о при­ближении Нового Века. Они не одиноки. Если не пророче­ство, то, по крайней мере, надежда эхом отзывается и у Мерилин Фергюсон, Эндрю Вейла, Оскара Ичазо и Уиль­яма Ирвина Томпсона. Свою книгу «Интеллектуальная революция» («The Brain Revolution») (1973) Фергюсон завер­шает на высокой оптимистической ноте: «Мы только что начали осознавать, что поистине можем открыть двери восприятия и выползти из пещеры» ⁴⁶. В другой своей книге, вышедшей под названием «Заговор Водолея» (1980), она намечает линию эволюционного развития и пытается ему содействовать.

За два года было распродано свыше четверти миллиона экземпляров этой книги, и Фергюсон не могла скрыть своего изумления. «Теперь, — пишет она, — в этом обще­стве так много людей, которые живут на пороге эволюци­онных перемен, которые вышли за пределы «обычного», экспериментируют со своими способностями, исследуют их и начинают использовать во всей их полноте» ⁴⁷. Зани­мается заря славного Нового Века: это некий новый мир, где живут здоровые, физически совершенные, обладающие всей полнотой счастья и пребывающие в полном блаженст­ве люди — никаких болезней, никаких войн, голода, ника­кого загрязнения окружающей среды — одна лщиь запре­дельная радость. Чего еще желать?

Те, кто критикует эту замешанную на эйфории утопию, хотят лишь одного: хоть какой-то разумной, объективной уверенности в том, что вся эта картина представляет собой нечто большее, чем наркотическая греза. Однако, когда личностное «Я» погружается в субъективную очевидность, не требуется никаких доводов и никакой объективной достоверности. Характеризуя айкидо, Джордж Леонард го­ворит: «Тот, кто постиг секрет этой борьбы, содержит вселенную в себе и может сказать: «Я — вселенная»⁴⁸. Такие вот дела. По причине своей абсолютной субъектив­ности позиция, которая характеризуется формулой «Я есмь Бог» или «Я есмь вселенная», выходит на пределы всякой критики, внешней по отношению к субъекту. Для сторон­него наблюдателя довольно просто убедиться (причем, на основании серьезных данных), что Маклейн не представля­ет собой бесконечного «Я ЕСМЬ СУЩИЙ», а Леонард — вовсе не вселенная. Но как прервать само это осознание собственного богоподобия?

Пример Олдоса Хаксли показывает, что такой прорыв возможен. Незадолго до смерти у него появились другие мысли относительно обоснованности идей «нового созна­ния». Его жена Лаура записала на магнитофон многие из его предсмертных размышлений. Приведем разговор, записан­ный за два дня до смерти:

«Оно [внутреннее открытие, которое он только что сделал] показывает... почти безграничную природу той амбиции, которая присуща человеческому «Я». Мне грези­лось — наверное, это было две ночи назад... — что в какой- то мере, я могу преподнести абсолютный, космический дар этому миру. ...Намечалось некое громадное благодеяние, в котором мне отводилось первая роль. ...В каком-то смысле это ужасало до невозможности, так как показывало, что если ты думаешь, что вышел за пределы своего «Я», то на самом деле этого не происходит» ⁴⁹.

Тем не менее, Хаксли не прекратил своих поисков и умер во время очередного «путешествия»: по его просьбе жена ввела ему ЛСД, и он по примеру тибетской «Книги мертвых» уговорил свой дух упокоиться «по ту сторону».

Опасность самообмана {неизбежного самообмана, доба­вили бы теисты и натуралисты) — одно из самых слабых мест философии Нового Века. Ни теист, ни натуралист, да и вообще никто не станет отрицать возможность «опыта», в котором человек воспринимает себя Богом, духом, дьяво­лом или тараканом. Очень многие говорят об этом. Однако, до тех пор, пока личностное «Я» воспринимается как властелин реальности, пока считается, что воображение — это и есть реальность, а видение — бытие, воображение само остается замкнутым в своей частной вселенной, поми­мо которой ничего не существует. До тех пор, пока «Я» любит то, что воображает, и властвует над ним, тем, кто снаружи, нечего ему предложить.

Проблема, однако, в том, что порой наше «Я» становит­ся не столько властелином, сколько пленником. К этому мы перейдем, когда станем обсуждать третий тезис.

2.   Несмотря на то что космос един в себе, он проявляется в двух измерениях: видимом мире, доступном обыденному сознанию, и невидимом (свободном духе или всемирном разуме), достигаемом посредством измененных состояний сознания.

В общих чертах картина космоса такова: в центре находится личностное «Я», сначала окруженное видимым миром, к которому мы имеем прямой доступ посредством наших пяти чувств и который подчиняется «законам при­роды», открытым естествознанием, а потом — невидимой вселенной. Мы достигаем ее посредством таких «дверей восприятия», как наркотики, медитация, транс, биологиче­ская обратная связь, акупунктура, ритуальный танец, неко­торые виды музыки и т. д.

Следуя такой метафизической схеме, Олдос Хаксли характеризует любую группу людей как «сообщество ост­ровных вселенных» ⁵⁰. Каждое «Я» — это вселенная, плава­ющая в океане вселенных, однако, поскольку каждый такой остров, в какой-то мере, подобен другому, между ними возможно общение.

Более того, поскольку любая вселенная в своей сути (то есть в своем «Я») является средоточием всех других, под­линное постижение — нечто гораздо большее, нежели про­сто возможность. Цитируя К. Брода, который, в свою очередь, ссылается на Бергсона, Хаксли пишет: «Функция мозга, нервной системы и органов восприятия — прежде всего элиминативная, а не продуктивная. Любой человек, в любой момент может вспомнить все, что с ним когда-либо происходило, и воспринять все, что происходит где-либо во вселенной» ⁵¹.

Но поскольку такое восприятие обычно ошеломляет нас и кажется хаотическим, мозг действует как редукцион­ный клапан, не пропуская то, что в данный момент не является полезным. «Согласно этой теории, — пишет Хак­сли, — каждый из нас потенциально представляет собой свободный дух, или всемирный разум» ⁵². Иными словами, любое «Я» потенциально является вселенной, любой Ат- ман — это потенциальный Брахман. Далее Хаксли подчер­кивает, что все, что прошло через этот клапан, представляет собой «ничтожную струйку некоего сознания, которая помогает нам выжить на поверхности этой конкретной планеты» ⁵³.

По своему колориту мировоззрение Нового Века в зна­чительной степени западное, и нигде это не проявляется так сильно, как в утверждении, что видимая вселенная — обыч­ный внешний по отношению к человеку мир — действитель­но существует. Он — не иллюзия. Более того, он представляет собой упорядоченный космос. Он подчиняется реальным законам, и эти законы можно познать, сообщить кому-либо другому и использовать. Большинство представителей «но­вого сознания» испытывает здоровое уважение к науке. Прежде всего, здесь можно назвать Олдоса Хаксли, Лоренса Лешана, Вильяма Ирвина Томпсона и Гопи Кришну⁵⁴. Короче говоря, видимая вселенная подчинена единообраз­ной причинно-следственной связи, однако система остает­ся открытой, и, следовательно, личностное «Я», которое ее контролирует, а также существа свободного духа, которых это «Я» может привлечь на свою сторону как потенциаль­ных сторонников перемен, получают возможность пере­иначить сложивпщйся миропорядок.

Свободный разум — это некий параллельный мир, вселенная по соседству, которую называют также «расши­ренным» или «альтернативным сознанием» (Маклейн), «отдельной реальностью» (Кастанеда), «ясновидящей ре­альностью» (Лешан), «иными пространствами» (Лилли), «другими реальностями» (Леонард), «другим порядком ре­альности» (Броди), «сверхсознанием» (Розенфельд) или «универсальным духом» (Климо) ⁵⁵. Этот свободный дух не подчиняется законам видимой вселенной. Личностное «Я» может путешествовать по поверхности земли на сотни миль и совершает это в мгновение ока. Время и пространство подвижны; вселенная может как бы выворачиваться наиз­нанку, а время — течь вспять⁵⁶.

Человек может пропускать через себя необычайную силу и энергию и передавать ее другим. Возможны физиче­ские исцеления, а если прибегнуть к черной магии, то можно насмерть поражать врагов, сводить их с ума и причинять им физические, эмоциональные и психические страдания.

Шерли Маклейн так описывает природу этого мирово­го разума:

«Я научилась признавать это невидимое измерение там, где невозможна никакая система мер. По сути дела, в этом измерении нет веса, ширины, массы и, как выясняется, времени. Это измерение духа» ⁵⁷.

Тем не менее нельзя сказать, что свободный дух пред­ставляет собой полнейший хаос. Таким он кажется только такому «Я», которое действует так, словно законы невиди­мой вселенной — те же, что и видимой. На самом же деле у свободного духа свои собственные правила, свой порядок и человеку требуется много времени, чтобы постичь его. Шерли Маклейн так пишет о проделанном ею пути само­познания и установления власти над своей собственной реальностью, время от времени переживаемом как прорыв: «Это был Бог и я в одно и то же время. Мы сплелись вместе. Доверяясь этой музыке, этому песнопению, этой божест­венной вибрации, которая была внутри меня, я могла стать всем, чем хотела» ⁵⁸.

Говоря языком Джона Лилли, может потребоваться время, чтобы понять, что самость сама устанавливает пра­вила, которые управляют игрой реальности⁵⁹. Однако как только человек поймет это, он может идти дальше, форми­руя любой порядок реальности и любую вселенную, какую только захочет. Небеса не предел. «В области духа то, во что веришь как в истинное, действительно является или стано­вится таковым в пределах, определенных экспериментом и опытом. Далее эти пределы превращаются в убеждения, которые надо преодолеть. В области духа никаких пределов нет» ⁶⁰. «Центр циклона», написанный Лилли, — это его автобиография внутреннего пространства. Читая ее, мы путешествуем по его сознанию и видим, как он открывает различные «двери восприятия» и движется от одного про­странства к другому, от одной вселенной к другой.

Кто никогда не посещал таких пространств, должен опираться на сообщения тех, кто делал это. Джон Лилли приводит некоторые имена, и его книгу читаешь не отры­ваясь.

Многие побывали в этих пространствах и их описания в целом похожи, хотя редко совпадают в конкретных деталях. О «чувствах», которые возникают во время воспри­ятия свободного духа, мы поговорим позже, когда будем обсуждать третий тезис. Здесь же ограничимся метафизиче­ским аспектом. Какие «реалии» появляются в свободном духе? И как они выглядят? Классическим принято считать сообщение Олдоса Хаксли, поскольку его свидетельство стало образцом для многих других. Первое, что характерно для свободного духа, это его цвет и яркость:

«Все, видимое посетителями страны антиподов разума, ярко освещено и кажется сияющим изнутри. Все цвета усилены до предела, намного превосходящего все видимое в нормальном состоянии, и в то же самое время значитель­но повышается способность разума распознавать тонкие различия в оттенках» ⁶¹.

Яркость — почти универсальная особенность всех об­разов, которые появляются в состоянии свободного духа, будь то какие-либо обычные объекты, такие, например, как стулья или столы, мужчины и женщины, или некие особые существа, такие, как привидения, боги, духи. «В воздухе

что-то сверкало, как пузыри шампанского. Грязь на полу была похожа на золотую пыль», - пишет Джон Лилли ⁶².

В одиннадцати из шестнадцати повествований, приво­димых Мерилин Фергюсон, особенно упоминаются цвета: «золотой свет», «искрящиеся огни», «резкий белый свет», «совершенно неземные краски» ⁶³. «Моя голова стала чис­тым светом», — пишет Оскар Ичазо ⁶⁴. Карлос Кастанеда видит человека, голова которого тоже чистый свет, а куль­минацией его «Путешествия в Икстлан» становится разго­вор со светящимся койотом, а также обнаружение «линий мира»:  _ч

«Койот стал текучим, жидким, светящимся существом. От его свечения кружилась голова. ...Я увидел «линии мира». Я действительно ощутил крайне необычное глубо­кое восприятие флюоресцирующих белых линий, которые соединяли все вокруг меня» ⁶⁵.

Переживание яркости и цвета усиливает восприятие, и все в этом состоянии кажется даже реальнее того, что воспринимается в видимом мире. Вот что говорит Хак­сли:

«Я видел то, что видел Адам в день своего сотворе­ния, — миг за мигом чудо обнаженного бытия. ...ЬЩкеИ — не это ли слово так любил использовать Экхарт? «Есть- ность». ...Непрерывное умирание, которое в то же время есть чистое Бытие, кучка крохотных, но уникальных час­тиц, в которых благодаря некоему невыразимому, но одна­ко самоочевидному парадоксу виден божественный источ­ник любого существования» ⁶⁶.

Для Хаксли свободный дух — это не столько отдельная реальность, сколько реальность обычная, но видимая так, как она подлинно есть. Но это новое восприятие столь необычно, что реальность предстает как нечто совершенно новое, нечто отъединенное⁶⁷.

Второй характерной особенностью свободного духа является то, что это царство, по-видимому, населено осо­быми существами. В добавление к тому, что она открывает себя, а также других в ее прошлых жизнях, Шерли Маклейн видит свое Сверх-Я — «очень высокое, чрезвычайно в себе уверенное человеческое существо, сильно напоминающее андрогина»⁶⁸. Оно становится ее проводником и истолко­вателем ее опыта. Что касается Карлоса Кастанеды, то он встречает «союзников», «помощников», «хранителей» и «ночных существ»^б9. Джон Лилли часто видит «двух храни­телей», наставляющих его почти во всем, что касается его жизни⁷⁰.

Из одного повествования в другое переходят упомина­ния о постоянно появляющихся существах-личностях (или силах с личностным измерением), будь то демоны, дьяво­лы, духи или ангелы. Более того, некоторые любители «путешествий» в новое сознание, рассказывают о том, как они превращались в птиц, животных или в существа, способные летать и совершать быстрые перемещения и даже межпланетные путешествия.

Да, свободный дух — место довольно странное. На самом ли деле существуют его обитатели? Возможно, это просто игра нашего воображения, проекция наших бессоз­нательных страхов и надежд? Неужели правда кто-то пре­вращается в птицу и летает? В мировоззрении Нового Века такие вопросы не имеют значения, однако для теистов и натуралистов они вполне естественны. Но о них мы пого­ворим, когда приступим к обсуждению пятого тезиса.

3.   Главный опыт в философии Нового Века — это <скосми­ческое сознание», в котором обычные категории пространст­ва, времени и морали имеют тенденцию к исчезновению.

С гносеологической точки зрения этот тезис — обрат­ная сторона той метафизической монеты, которую мы бросали во втором тезисе. Можно сказать, что он не продвигает нас в понимании философии Нового Века, но сообщает этому пониманию необходимую глубину.

Второй и третий тезисы объединяет предпосылка, ко­торую мы обсуждали в первом, а именно: видение (или восприятие) есть бытие. Все, что «Я» видит, воспринимает, постигает, воображает, все, во что оно верит, имеет место на самом деле. Оно существует потому, что «Я» властвует над всем, что есть: «Я верю, и значит это есть». Философски говоря, «новое сознание» предлагает простое и радикальное решение проблемы различия явления и бытия. Оно реши­тельно заявляет, что никакого различия нет: явление — это реальность; никаких иллюзий не существует⁷¹.

Конечно, восприятие протекает в двух формах: воспри­ятие видимого мира и восприятие мира невидимого. Пер­вое зовется обыденным сознанием, бодрствующим созна­нием или «прямолинейным мышлением». Именно так обычные люди воспринимают повседневную реальность. Они видят, что пространство имеет три измерения, что в одно и то же время два тела не могут занимать одно и то же место, что время линейно, что «вчера» уже миновало, что в данный момент мы здесь, а «завтра» еще не наступило. В одно и то же время с одним и тем же человеком не могут произойти два разных события; я могу одновременно сидеть и думать, но не могу одновременно сидеть и стоять. В обыденном сознании какие-то поступки кажутся хорошими, какие-то менее хорошими, а друше совсем скверными. И мы, разумеется, полагаем, что они именно таковы, каковыми кажутся нам в нашем восприятии. Все это знакомо.

Что касается другого состояния сознания, то оно не столь знакомо. Большинству из нас его не так-то легко представить, но, словно для того чтобы стать еще сложнее, это второе состояние сознания включает в себя много других состояний: у одних их три, у других — шесть, у третьих — восемь ⁷². Однако, прежде чем перейти к рассмо­трению какого-либо из его подразделов, нам надо разо­браться с его основными особенностями. Некоторые из них просматриваются в различных наименованиях этого созна­ния, которые, по сути, синонимичны «космическому со­знанию». Их множество: это и «океаническое чувство» (Фрейд), и «вневременное блаженство» (Цанер); и «высшее сознание» (Вейл), и «пиковый опыт» (Маслоу), «нирвана» (буддисты), «сатори» (японский дзен), «измененные состо­яния сознания» (Мастерс и Хоустон) и «космическое виде­ние» (Кин)⁷³.

Нам думается, что два из этих наименований подходят лучше других: одно с точки зрения теоретической, другое — исторической. Теоретически термин «измененное состояние сознания» отражает то понимание данного феномена, кото­рое принято почти повсюду. Другой термин — «космическое сознание» — тоже используется довольно часто, поскольку является одним из самых старых в современных работах на эту тему. Впервые введенный в обиход в 1901-м году канадским психиатром Вьюком, он приобрел популярность после того, как Уильям Джеймс включил его в свое класси­ческое исследование, посвященное мистицизму.

«Основной особенностью космического сознания яв­ляется осознание космоса, то есть мировой жизни и ее порядка. Наряду с этим осознанием совершается интеллек­туальное прозрение, которое одно может перевести инди­вида в новый план существования, сделать его членом нового вида. ...Вместе с этим приходит и то, что можно назвать чувством бессмертия, осознанием вечной жизни, причем не на уровне убеждения, что такая жизнь когда-то наступит, а в осознании того, что она уже есть» ⁷⁴.

Термин «космическое сознание» содержит в себе мета­физическое объяснение этого опыта, принятое среди пред­ставителей философии Нового Века. Суть в следующем: когда «Я» воспринимает свое единство с космосом, оно действительно едино с ним. Таким образом, самоосозна- ние - это осознание того, что «Я» и космос не только находятся в гармонии между собой, но представляют собой одно и то же. Иными словами, «космическое сознание» — это переживание Атмана как Брахмана.

Основное для «космического сознания» — это пережи­вание единства. Сначала космос воспринимается во всей своей полноте, затем начинается переживание единства с этой космической целостностью, и, наконец, приходит ощущение того, что ты выходишь даже за пределы этого единства и понимаешь, что «Я» — творец всяческой реаль­ности и, в этом смысле, есть и космос, и творец космоса⁷⁵.

«Познай, что ты — Бог; познай, что ты — Вселенная», — призывает Шерли Маклейн⁷⁶.

Во время переживания «космического сознания» появ­ляются и другие моменты. Перечитав бесчисленное множе­ство сообщений на эту тему, я понял, что лучше всего процитировать тот исчерпывающий перечень характерис­тик, который дает Мэрилин Фергюсон:

«Потеря границ собственного «Я» и внезапное отожде­ствление со всей полнотой жизни (растворение во вселен­ной); огни; изменение цветового восприятия; вибрация; электрические ощущения; ощущения того, что ты расши­ряешься, как пузырь, или подпрыгиваешь куда-то кверху; исчезновение страха, особенно страха смерти; грохот; ве­тер; ощущение того, что отделяешься от своей физической самости; блаженство; острое осознание узоров; чувство освобождения; смешение ощущений (синестезия), когда слышишь краски и образы производят слуховые ощуще­ния; чувство растворения в океане; уверенность в том, что наступило пробуждение, что переживаемый опыт представ­ляет собой единственную реальность и что обыденное сознание — лишь его слабая тень; ощущение выхода за пределы времени и пространства» ⁷⁷.

Далее Фергюсон приводит несколько интересных рас­сказов о переживании «космического сознания», каждый из которых иллюстрирует многие (если не все) из приведен­ных характеристик.

Однако в одном из аспектов 3-го тезиса кроется проти­воречие. Не все представители Нового Века согласятся с тем, что категория нравственности исчезает. Теоретически так и должно быть, поскольку «космическое сознание» предполагает единство всех видов реальности и, следова­тельно, оно должно выходить за пределы как метафизиче­ских, так и нравственных различий (как мы видели, анали­зируя восточный пантеистический монизм в предыдущей главе)⁷⁸.

Горячо споря с Васси, одним из ее любовников, тяго­теющим к русскому православию, Шерли Маклейн усилен­но настаивает на исчезновении различия между добром и злом ⁷⁹. К этой проблеме мы вернемся позднее, когда будем рассматривать ее взгляды более подробно. Р. Бьюк и Уиль­ям Ирвин Томпсон, наверное, не согласились бы с ней, однако Шерли Маклейн, Джон Лилли и Олдос Хаксли едины в этом утверждении⁸⁰.

Однако, подобно Сиддхартхе из повести Гессе и всем тем, кто сохраняет способность различать, Маклейн, Хак­сли и Лилли рассуждают так, словно лучше стать просве­щенным (то есть обрести космическое сознание), чем остаться непросвещенным, лучше любить, чем ненавидеть и лучше способствовать наступлению Нового Века, чем просто наблюдать, как гибнет старый.

И, наконец, надо заметить, что не всякое «измененное состояние сознания» приносит неудержимую радость. Лег­коверные сторонники философии Нового Века нередко забывают об этом неприятном факте, однако легко найти описания мрачных «путешествий». Их ужас был знаком самому Хаксли. Вот что он пишет:

«Столкнувшись со стулом, который напоминал Страш­ный Суд, — точнее, со Страшным Судом, который через длительное время и со значительными трудностями я рас­познал как стул, — я тотчас же обнаружил себя на грани паники. Я внезапно ощутил, что все зашло чересчур дале­ко — хотя произошел заход в потрясающую красоту, в величайшую значимость. Как я понял позднее, это страх быть сокрушенным, страх распада под давлением реально­сти более огромной, чем может вынести разум, привыкший жить большую часть времени в привычном мире симво­лов» ⁸¹.

Тем не менее Хаксли был убежден, что бояться опыта, вызываемого мескалином, надо только тем, кто «недавно перенес желтуху или страдает от периодических депрессий или хронических нервных расстройств»⁸². Сегодня с этим согласятся немногие.

Глубины «ада» видны в борениях Джона Лилли с демоническими силами, а также в переживаниях Карлоса

Кастанеды⁸³. Даже всегда оптимистично настроенная Шерли Маклейн боролась с видениями, которые ей не нравились, по крайней мере, поначалу⁸⁴. Чтобы избежать внутреннего ада, Хаксли, Лилли и Кастанеда (и многие другие) настоя­тельно советуют, чтобы при первых попытках пережить опыт «космического сознания» рядом присутствовал на­ставник (гид)⁸⁵. Перед нами западный вариант одной из функций, которые в восточных формах мистицизма осуще­ствляет гуру или Совершенный Учитель.

Нельзя не заметить здесь явного противоречия, Если видение — это бытие, а воображение — реальность, то в таком случае пережитый ад — тоже реальность. Иными словами, если «Я» действительно властвует над всем, оно властно и над творением и может творить по своему желанию. Если вы переживаете ад, то что вам мешает уничтожить его и сотворить небеса? Разве богу нужен наставник?

Однако, как и поклонники Востока, представители философии Нового Века отвечают, что хотя «Я» и является «богом», оно не всегда осознает это. «Я» — это спящий бог, которого надо разбудить, или бог «падший», которому надо подняться⁸⁶. «Высшее Я» самой Шерли Маклейн объясня­ет это так:

«В ходе сотворения различных форм жизни души отде­лились от высшей вибрации. Прельстившись красотой своих собственных творений, они оказались в плену физи­ческого, утратив связь с Божественным»Светом. Смятение было столь велико, что образовалось поле битвы, известное тебе под именем добра и зла» ⁸⁷.

Наша задача — дать этому падению обратный ход. Такой взгляд вполне соответствует характерной для Нового Века ставке на эволюцию, но он не разрешает основного противоречия. Если «Я», действительно, бог, каким образом оно может скрыть свою божественную природу? Противоре­чий здесь ровно столько, сколько в восточной версии панте­истического монизма, однако сторонников предостаточно.

4.     Физическая смерть не означает уничтожения «Я» момент переживания «космического сознания» страх смер, исчезает.

Эту особенность философии Нового Века я вне выношу на отдельное обсуждение, ПОМНЯ О ТОМ, ЧТО сме{ для всех нас — одна из самых основных проблем. Нов] Век утверждает, что человек — не одно лишь физическ тело, но — единство, превосходящее тело. Состояние «л смического сознания» подтверждает это снова и снова дело доходит до того, что Станислав Гроф, наприм< экспериментирует с ЛСД, вводя его неизлечимо больн] пациентам, чтобы те, прежде чем умереть, смогли переж! ощущение космического единства⁸⁸.

Самым известным специалистом в области смер является, наверное, психиатр Элизабет Кюблер-Ро чья книга «О смерти и умирании» («On Death and Dying вышедшая в 1969 году, снискала заслуженное одобрен; В 70-х годах она занялась исследованиями такого пр< смертного опыта, которому свойственны выходы за П] делы физического тела, и обрела своих собственн духовных наставников, уверивших ее, что смерть — : просто переход в другое состояние жизни⁸⁹. Интере< предсмертному опыту был подогрет и очень популярн книгой доктора Раймонда Муди, вышедшей под загол< ком «Жизнь после жизни» ⁹⁰.

Воспоминания о прошлой жизни также свидетель« вуют, что смерть — это переход в иное состояние, таких воспоминаниях, в частности, сама Шерли Mi лейн довольно пространно повествует в своих книгах особенно в «Танце на свету» («Dancing on the Light»). С говорит, что благодаря использованию акупунктур пробуждающей воспоминания о прошлой жизни, \ помощью наставника и проводника по имени Кев Райерсон (через которого якобы говорят голоса Тс Макферсона, утверждающего, что в елизаветинскую эп< он был вором-карманником, и Иоанна Зеведея, считаюи гося автором Откровения и Евангелия от Иоанна) ( узнала о своих прошлых инкарнациях и даже «увидела» с< в них. Она утверждает, что прожила тысячу жизней: бь танцовщицей в гареме, «младенцем, родившимся в Испа­нии и носившем бриллиантовые серьги, и в церкви... монахом, предающимся созерцанию в пещере, ... танцов­щицей русского балета, ...молодым инкой в Перу». Кроме того она «занималась вуду», была «принцессой слонов» в Индии, однажды спасла деревню от разрушения и учила ее обитателей жить в согласии с более высокими нравствен­ными идеалами ⁹¹. В своей книге «Это все — игра» («It’s All in the Playing») Шерли Маклейн рассказывает о видении, в котором она увидела урны для кремации, и ее Высшее Я сказало ей, что в них прах «младенца и старика». Она была тем и другим ⁹².

Однако самым веским доводом в пользу утверждения, что смерть есть просто переход в иную форму жизни, является идея, согласно которой «сознание» — это нечто большее, чем проявление нашей физической природы. Если ты — это все сущее, если ты творец всего, что тебя окружает, если все это интуитивно тебе «известно», то нет никаких оснований бояться смерти. Представители Нового Века полагают, что воспоминания о прошлых жизнях и большинство предсмертных переживаний объясняют от­сутствие этой боязни. Однако существуют и негативные свидетельства относительно опыта, в котором человек, как ему кажется, покидает свое тело, но их сторонники Нового Века не принимают во внимание. Кроме того, при ближай­шем рассмотрении и идея перевоплощения тоже оказыва­ется несостоятельной ⁹³.

5.      Метафизический вопрос о природе реальности в рамках философии Нового Века решается в трех основных плоско­стях: 1) согласно оккультной версии, все существа и явления, воспринимаемые в измененном состоянии сознания, имеют бытие, отличное от бытия сознающего «Я»; 2) согласно психоделической версии, все это представляет собой проек­цию сознающего «Я»; 3) и, наконец, согласно концептуальной релятивистской версии, «космическое сознание» — это осо­знание активности разума, использующего одну из многих необычных моделей реальности, ни одна из которых не явля­ется более «истинной», чем другая.

Перед нами последний тезис мировоззрения Нового Века; в нем поднимается вопрос, который со всей неотлож­ностью заявлял о себе с самого начала. Что означает весь этот странный опыт? Реален ли он? Кто-то скажет, что у него никогда ничего подобного не было. Можно ли сказать, что он что-то упустил?

Ясно, по крайней мере, одно: бессмысленно утверж­дать, что такого опыта не существует. Опыт — дело частное, и никто из нас не сможет пережить опыт другого человека. Если кто-то рассказывает о своих странных переживаниях, то он может лгать, плохо помнить пережитое, приукраши­вать, но мы никогда не сможем критиковать его сообщение по существу. Даже если нам покажется, что в нем явное противоречие, мы можем отрицать его только априорно, заявляя, что такое невозможно в принципе.

Если даже под перекрестным допросом человек про­должает настаивать на своем, то значит, по крайней мере, для него пережитый опыт остается тем, чем он был и каким вспоминается. Проводить нейрограмму его головного моз­га бесполезно, поскольку мы обнаружим лишь, либо нали­чие, либо отсутствие электрической активности, но ничего не узнаем о природе существования тех вещей, которые «Я» осознает.

Я думаю, можно согласиться, что у «измененных состо­яний сознания» есть много общих черт: свет, отсутствие времени, «магическое» и т. д. Поэтому, хотя в измененном сознании любое «Я» имеет свою вселенную или несколькс вселенных, любая из них, по меньшей мере, аналогичш другим. Прав Хаксли, сказавший что «любая группа людe^ есть сообщество островных вселенных» ⁹⁴.

В конце концов, остается признать, что есть множестве свидетелей, которым кажется, что рядом с нами существуем некий параллельный мир, некая отдельная реальность Карта этой реальности составлена недостаточно хорошо однако если бы мы сами вступили в ее пределы, я думаю мы сумели бы понять, где находимся, — при условии, чт< вернулись бы оттуда и смогли бы вспомнить, что та* происходило. Итак, суть вопроса такова: где находится эт, отдельная реальность?

Даются іри ответа. Первый — самый старый, хотя некоторые современные представители Нового Века его не принимают.

Он базируется на анимистических представлениях и сводится к тому, что «космическое сознание» позволяет вам видеть некие духовные существа, которые обитают в пятом измерении, параллельном нашим четырем (три из них относятся к пространству, и одно — ко времени). С ними можно налаживать определенные отношения, восприни­мать исходящую от них силу и, быть может, даже устанав­ливать над ними власть.

Такой вариант я называю оккультной версией, по­скольку он характерен для большинства (если не для всех) медиумов, колдунов, магов, чародеев и т. д. С точки зрения популярных оккультистов (которые всегда рядом и число которых постоянно увеличивается), прибегнув к опреде­ленным средствам и способам (транс, хрустальный шар, карты Таро, спиритические планшетки и другие предметы, обладающие оккультной силой), человек может вступить в общение с «потусторонним» и заручиться его поддержкой. Однако новичку надо быть настороже, говорят оккультис­ты, потому что, не пройдя обряд посвящения и не познако­мившись с оккультными ритуалами, он, начав играть с заклинаниями и спиритическими планшетками, может навлечь на себя гнев духовного мира. Если это произойдет, разверзнутся все глубины ада. В книге Уильяма Блэтга «Экзорцист», а также в снятом по этой книге фильме красочно показывается, как все это может выглядеть.

У оккультной версии есть и современные привержен­цы. Олдос Хаксли, например, понимает эту проблему в однозначно оккультном ключе. Говоря о «дверях восприя­тия», открывающихся в царство свободного духа, он описы­вает его многокрасочную и многомерную природу. Свою книгу «Рай и ад» он завершает такими словами: «Я догады­ваюсь, что правы и современный спиритизм, и древние традиции. Существует состояние после смерти, описанное в книге сэра Оливера Лоджа «Раймонд». Но к тому же есть рай блаженного визионерского переживания, а также ад пугающего визионерского переживания, испытываемого шизофрениками и некоторыми из людей, принявших мес­калин. И есть также переживание — временное — слияния с божественной Областью» ⁹⁵.

Когда Хаксли умирал, он вместе со своей женой Лаурой обратился к «Тибетской Книге мертвых», и жена «уговори­ла» его упокоиться в потустороннем мире. Шерли Мак­лейн, по-видимому, тоже согласна с таким подходом, а Джон Лилли отстаивает иное объяснение запредельной реальности, которое мы рассмотрим ниже (хотя и оккульт­ная версия представляется ему достаточно серьезной). Вот что он пишет:

«В моих собственных опытах пребывания в отдаленных пространствах с помощью изоляции, ванны и ЛСД и в состояниях, близких к смерти, я встретил двух гидов. ...Они могут быть сущностями других пространств, других миров, отличающихся от нашей реальности. Они могут быть пред­ставителями скрытой эзотерической школы. ...Они могут представлять цивилизацию, ушедшую в развитии на сотни тысяч лет вперед от нашей. Они могут быть надстройкой двух систем цивилизаций за пределами нашей, которая излучает информацию по всей галактике»⁹⁶.

Итак, оккультная версия природы «нового сознания» имеет много сторонников. Однако, если допустить, что она верна, возникает противоречие с идеей, согласно которой «Я» представляет собой как саму вселенную, так и ее творца. Получается, что помимо «Я» в этой реальности присутству­ют другие существа, есть другие центры сознания, притяза­ющие на наше «Я». Оккультная версия, таким образом, утверждает, что «Я» является властелином в той мере, в какой оно может (пользуясь любыми средствами) вырвать власть у могущественных существ, населяющих отдельную реальность. И все же возможность оккультного рабства обсуждается довольно часто. Имеющие власть сами могут оказаться подвластными, попав в ловушку демонов, чья сила оказывается гораздо могущественнее, потому что в ее основе лежит зло.

Второй вариант объяснения я называю психоделической версией. Она возникла относительно недавно и указывает на то, что природа запредельной реальности берет начало в душе, психике человека, который ее переживает. В отличие от оккультной версии, психоделическая в гораздо большей степени согласуется с первым тезисом, поскольку подчер­кивает, что реальность, воспринятая в измененных состо­яниях сознания, творится самим «Я». Иными словами, «Я» само порождает ее. Оно не столько открывает «двери восприятия», сколько просто творит новую реальность, которую и воспринимает.

Мы уже видели, что этот взгляд передается по-разному, но весьма поучительно плохое путешествие, которое пред­принял и описал Лилли. Начав работать с наркотиками и решив, что может управлять своим внутренним опытом, он принял ЛСД без необходимого внешнего контроля и опыт­ного гида-наставника. В результате возникла замедленная реакция и, когда он вошел в лифт, наступил коллапс. Он чуть не умер. Лилли считает, что коллапс начался потому, что он не смог контролировать свои агрессивные инстинк­ты и они обратились против него самого. И согласно инстинкту смерти, о котором писал Фрейд, он, находясь под воздействием ЛСД, чуть не лишил себя жизни.

Врачи никогда бы не квалифицировали его смерть как самоубийство, однако сам Лилли считает, что в столь драматическое положение его вовлекла его собственная внутренняя программа. Для него небо и ад — внутренние мыслительные конструкции человека. Считаешь ли ты себя галлюцинирующей окраиной вселенной (ад) или «юнгой в машинном отделении, перекачивающим творение из пусто­ты» (рай), речь идет о твоем «я», которое творит то, что ты видишь.

Третий вариант ответа на вопрос о природе реальности носит название концептуального релятивизма. По существу речь идет о радикальном разрыве между объективной ре­альностью (реальностью как она есть) и реальностью вос­принимаемой (то есть такой, какой мы ее воспринимаем в нашей системе символов). Однако реальность есть то, что она есть, а символы, которые мы используем, чтобы ее описать, произвольны.

Приведем пример. В западном обществе время обычно осмысляется как «некая непрерывная последовательность, в которой все во вселенной единообразно развивается от прошлого через настоящее к будущему» ⁹⁷. Но у североаме­риканских индейцев племени хопи, например, нет такой идеи, так как их язык «никак не соотносится со «временем», ни явно, ни подспудно» ⁹⁸. Дело не в том, что реальность на самом деле выглядит как-то иначе: просто наша западная языковая система, воздействуя на наши культурологичес­кие концепции, не дает нам возможности видеть ее иначе. Бенджамин Уорф, учитывая это, пришел к гипотезе, кото­рая ныне связывается в лингвистике с его именем. «Струк­тура языка, которой мы обычно пользуемся, сказывается на том, как мы понимаем наше окружение. Картина вселен­ной зависит от того или иного языка» ".

Каким образом концептуальный релятивизм проявля­ется на практике? «Если человек живет в ограниченной среде, — поясняет Роберт Мастерс, — например, в густом лесу, то он считает, что видеть можно только в пределах нескольких тысяч ярдов. Попадая в открытое пространство, он по-прежнему видит лишь в этих пределах, однако если вы убедите его, что увидеть можно больше, пелена спадает, и его взору открываются широкие горизонты». Мастерс приходит к выводу, что «любое восприятие — это род символической системы. ...Вообще нет никакого непосред­ственного осознания реальности» ¹⁰°.

Эрнст Кассирер характеризует такой взгляд на язык и его значение современной философии как «упразднение любого языкового содержания, которое предполагается истинным, и осознание того, что это содержание — не что иное как некая фантасмагория духа» ¹⁰¹. В такой системе понятия — это порождения мысли и, «вместо того чтобы давать нам истинную форму объектов, они скорее показы­вают, каковы формы самой этой мысли». В результате «познание, наряду с мифом, языком и искусством, низво­дится до некоего рода вымысла — того вымысла, который приемлем в силу его полезности, но который нельзя прове­рить какой-либо точно установленной нормой истины, не превратив в ничто» ¹⁰². С другой стороны, хотя объективная истина, бьггь может, недостижима, сама идея имеет и более положительный аспект, поскольку любая символическая система «творит и полагает свой собственный мир» ¹⁰³. Чтобы обрести новый мир, достаточно освоить новую систему символов.

Думается, что в данном случае наш экскурс в филосо­фию и лингвистический анализ вполне уместен. Концепту­альный релятивизм Нового Века просто заявляет, что измененные состояния сознания дают людям возможность заменять одну символическую систему другой, то есть менять одно видение реальности на другое.

Западная система символов веками определяла наше мировидение. Она претендовала не просто на некую сим­волическую систему, но на систему, которая ведет к объек­тивной истине, осмысляемой как истина соответствия. То, что утверждается, является истинным или ложным, соот­ветствующим реальности или нет. Теизм и натурализм утверждали, что другого способа мышления не существует, и поэтому новое сознание (то есть вйдение мира в иной символической системе) переживало не лучшие времена. Однако теперь, когда и теизм, и натурализм утрачивают свое влияние, появление новых концептуальных структур стало возможным.

Многие из сторонников концептуальной релятивист­ской версии «нового сознания» хорошо знают ее философ­ские корни и ту ее противоположность, которая представ­лена в современных физических теориях. Особый вариант концептуального релятивизма — «общая теория паранор­мального», принадлежащая Лоренсу Лешану. Лешан счита­ет, что когда медиум приступает к исполнению своей задачи, он исходит из следующих основных мистических положений:

1.    Есть лучший путь получения информации, нежели наши чувства;

2.    Существует принципиальное единство всего сущего;

3.    Время - это иллюзия;

4.    Любое зло — это только нечто кажущееся ¹⁰⁴.

В другое время, когда он становится обычным обитате­лем нашей видимой вселенной, медиум придерживается общераспространенных взглядов на реальность. Лешан сво­бодно цитирует современных ученых, особенно физиков, которые, используя принцип дополнительности, пытаются понять, почему в одних ситуациях электрон может казаться частицей, а в других — волной (в зависимости от тех инструментов, которые использовались при его «наблюде­нии») ¹⁰⁵. Считается, что он всегда остается одним и тем же, но каков он на самом деле, никто не знает. Мы знаем лишь то, что в одних уравнениях он выглядит так, а в других - иначе.

Эндрю Вейл, например, говорит, что основная идея его книги «Естественный разум» («The Natural Mind») сводится к тому, что реальность, как мы ее воспринимаем, является продуктом наших концептуальных моделей и что мы воль­ны выбирать различные модели, доступные нам» ¹⁰⁶. Вы просто отслеживаете свою систему символов, а затем выби­раете.

Однако Эрвин Шредингер считает, что, если символи­ческие системы можно столь легко принимать и отбрасы­вать, налицо одно очень важное следствие. А именно: в таком случае не существует никакой истинной модели реальности. «Мы можем мыслить ее, — пишет он, — одна­ко, как бы мы это ни делали, она ошибочна» ¹⁰⁷. Единствен­ный способ, с помощью которого можно провести различие между двумя символическими системами, — практика, ко­торая и позволяет выяснить, дает ли та или иная система то, чего мы хотим.

Так как (согласно некоторым версиям принципа до­полнительности) в науке не существует никаких истинных моделей реальности, их нет и для всего человечества в целом ¹⁰⁸. Равным образом, подобно тому как значимость научной модели измеряется степенью ее практической приложимости, прагматический момент определяет и цен­ность того или иного «измененного состояния сознания» или его конкретной теории. Здесь между теоретиками и практиками философии Нового Века наблюдается полное согласие ¹⁰⁹. «Если применение теории на практике дает результаты в предсказанном направлении, ее плодотвор­ность очевидна», — лаконично утверждает Лешан ^ш. Тако­во положение с теориями, касающимися «космического сознания». Вейл считает, что прагматическую проверку должен пройти сам переживаемый опыт. «Очевидно, что единственным осмысленным критерием подлинности лю­бого духовного опыта является его воздействие на жизнь человека», — пишет он ^ш.

Практическое следствие концептуального релятивизма состоит в том, что он позволяет человеку верить во все, что может принести желаемые результаты. Разработке такой теории Лилли посвятил жизнь. «В области духа, — пишет он, — то, во что веришь как в истинное, действительно является или становится таковым в пределах, определяе­мых экспериментом и опытом. Далее эти пределы превра­щаются в убеждения, которые надо преодолеть. В области духа никаких пределов нет» ¹¹².

«Пребывая в измененном состоянии сознания, — до­бавляет Станислав Гроф, — вы можете пережить любое количество бесконечностей, искривлений пространства или параллельных миров».

Итак, куда вы хотите пойти? Что вы хотите делать? Когда Лилли принимал натуралистическую концепцию вселенной, он предпринял путешествие в ад. Когда же он согласился с тем, что существуют цивилизации, находящиеся за предела­ми нашей, он «ввергнулся в такие пространства» ^ш. Убеж­дения становятся бытием. Ни одно видение реальности не может быть реальнее другого. Согласно Р. Д. Лэйнгу, шизофрения — это один способ видения, а нормальное состояние — другой. «Но разве кто-нибудь скажет, чтб же на самом деле является безумием, особенно если вспом­нить, сколь губительными оказались для Запада результаты этого нормального состояния» ¹¹⁴.

Более того, некоторые из наших нормальных определе­ний и способов восприятия приводят нас к проблемам с самим собой, а также с окружающими нас людьми и средой. «Предположим, что у кого-то возникает какое-то чувство, и этот человек его как-то определяет. Предположим, что для того чтобы отличить его от других чувств, он называет его тревогой. Далее за ним следует другое, которое он определяет как стыд» ¹¹⁵. Попав в спиралевидный цикл переживаний, такой человек начинает чувствовать себя все тревожнее и подавленнее. «Теперь, — делает вывод Лэйнг, — в каком-то смысле несчастным его делают данные им определения. Порой мне кажется, что люди избавились бы от немалой доли страданий, если бы не давали им имена» ¹¹⁶.

Итак, решение лежит на поверхности: избавьтесь от определений и символических систем, которые их имеют. Представьте мировоззрение, в котором, например, нельзя провести различие между болью и удовольствием. Послед­ствия такой попытки могут быть суровыми, однако почему бы вам все-таки не усвоить его, если в обыденном состоя­нии сознания вы чувствуете себя не слишком хорошо?

В разные времена разные мировоззрения оцениваются по-разному. Так почему бы не обращаться к ним по мере необходимости? Звоните в те колокола, в которые вам нравится звонить в данный момент.

Сэм Кин, например, полагает, что «лучше иметь дюжи­ну противоречивых теорий и видений, чем смириться перед суровыми законами земли или сверкающим вторжением блуждающих комет. Я возненавидел бы жизнь, если бы мне довелось жить без напора и экстаза. Я даже подозреваю, что они представляют собой нечто единое — до тех пор, пока великолепию человеческой жизни сопутствуют время и сроки» ¹¹⁷.

На этом мы заканчиваем обзор пяти основных тезисов, определяющих природу «нового сознания». Они были рас­смотрены и проиллюстрированы с помощью дюжины раз­личных источников. Надеюсь, этого было достаточно, что­бы определить саму суть мировоззрения. Однако вряд ли это помогло показать его изнутри, поскольку оно зависит от субъективной установки, то есть, от того переживания реальности, которым обладает наше «Я»;

Чтобы вдохнуть дух и жизнь в приведенное нами определение, в следующем разделе мы рассмотрим творче­ство конкретного представителя философии «нового созна­ния», а затем приступим к анализу Нового Века в свете натурализма и теизма.

ШЕРЛИ МАКЛЕЙН КАК ПРЕДСТАВИТЕЛЬ НОВОГО ВЕКА

В предыдущем издании, дойдя до этого раздела, в качестве основного представителя Нового Века я выбрал Карлоса Кастанеду. В середине семидесятых именно он открывал самые широкие двери в странный мир «космиче­ского сознания», четыре его книги разошлись тиражом около трех миллионов экземпляров. Однако потом его популярность пошла на убыль, возможно, потому, что публике довольно скоро надоедает даже самый известный и восхитительный колдун, а может быть, и потому, что постепенно стало ясно — Кастанеде нельзя верить на слово. Выяснилось, например, что своего главного наставника, Дона Хуана, колдуна индейского племени яки, он просто выдумал и что в своих книгах он не столько основывался на исследованиях, сколько занимался искусным вымыслом ¹¹⁸.

К началу восьмидесятых вперед вышли два других представителя Нового Века: Мэрилин Фергюсон, написав­шая «Заговор Водолея» («The Aquarian Conspiracy»), и Фрить­оф Капра с его «Поворотным пунктом» («The Turning Point»). Их влияние по-прежнему велико, отчасти, наверное, пото­му, что в своих книгах они дают широкий обзор философ­ских положений и феноменов, характерных для Нового Века. Однако, если мы захотим увидеть Новый Век в его глубоко личностном измерении, нам лучше всего обратить­ся к анализу последних трех книг, вышедших из-под пера Шерли Маклейн. В конце восьмидесятых годов она стала самым популярным человеком в движении Нового Века. Как сказал Джон Климо, «критики и поклонники сходятся в том, что в последнее время Маклейн больше всех прочих способствовала тому, чтобы подготовить почву для всех, кто хочет верить и принимать участие в делах, которых они некогда избегали, боясь прослыть «чокнутыми»» ¹¹⁹. Мак­лейн тоже признает это, видя причину, по которой она занимает такое положение, в том, что в прошлой инкарна­ции она злоупотребляла своей силой. Она пишет:

«Быть может, именно поэтому на сей раз я отвела себе такую роль, благодаря чему нередко оказываюсь в авангарде духовного движения Нового Века, возвещая великую исти­ну, согласно которой лучший учитель для себя — сам человек и, следовательно, нельзя поклоняться никакому идолу или ложному образу, ибо бог, которого все мы ищем, находится внутри нашего «Я», а не снаружи» ¹²⁰.

Теперь ее книги продаются также, как некогда книги Кастанеды. К осени 1987-го года вышло около трех милли­онов экземпляров ее книги «На краю» («Out on a Limb»), а «Танец на свету» в течение тридцати недель держался в списке бестселлеров, составленном «Нью-Йорк Таймс». Затем вышла «Это все — игра», в твердом переплете, пер­вым тиражом в пятьсот пятьдесят тысяч экземпляров. Кроме того, по книге «На краю» был снят пятичасовой телевизионный минисериал, впервые показанный в начале 1987-го года по Эй-Би-Си. «Несмотря на то, что на телеви­дении популярность этой серии была невелика, — коммен­тирует Дэвид Тайлер, — число изданных экземпляров было огромно. Книга «На краю» и ее продолжение «Танец на свету» распродавались молниеносно, что привело к силь­ному оживлению всей издательской деятельности «Нового Века» ^ш. Далее Тайлер на документальных материалах показывает, как резко возросла продажа книг по Новому Веку, будь то обычные магазины или ориентированные на оккультный и восточный мистицизм.

Шерли Маклейн Бити (последнее имя она отбросила как неподходящее для своей сценической деятельности) родилась и выросла в семье средних американцев в Вирд­жинии; ее младший брат — актер Уоррен Бигги (по-види­мому, он несколько изменил произношение своей фамилии). Сначала Шерли заинтересовалась танцами, и в 1954-м году буквально ворвалась в театральный мир, заменив главную исполнительницу в мюзикле «Игра в пижаме», когда та сломала лодыжку. Она понравилась публике, и скоро сама стала звездой, снявшись у Альфреда Хичкока в его «Хлопо­тах, с Гарри». Считая этот восхитительный фильм провалом, она, тем не менее, шла от успеха к успеху в пении, танце и в кино.

В 1972-м году она участвовала в президентской кампании в пользу Макгаверна и была активной феминисткой. Какое- то время вместе со своим мужем Стивом (они поженились в 1954-м году, но вскоре расстались и позднее развелись) она жила в Японии и путешествовала по всему миру.

Интерес к религии возникает во время путешествий, особенно по Африке, Гималаям и перуанским Андам, где она ищет духовного просветления. В последнее время она устра­ивает семинары и планирует организовать центр уединения для тех, кто ищет то, что, как ей кажется, она уже нашла. О своей одиссее она повествует в книгах «Не падай с горы» («Don't Fall Off the Mountain») (где уже чувствуется беспокой­ство, связанное с поисками смысла жизни), «Отсюда сюда» («You Can Get There from Неге») (наименее духовное из всех ее произведений) и трех других, о которых мы уже упомянули. Все они касаются духовных проблем. В настоящее время она работает над книгой, условно названной «Устремляясь во­внутрь» («Going Within»), где, по ее словам, собирает «техни­ческие приемы, с которыми училась работать на протяжении многих лет» ¹²². Здесь мы рассмотрим некоторые основные пункты трех последних книг.

1.    Как в книге «На краю», так и в ее телевизионной версии больше всего, наверное, впечатляет опыт расстава­ния с телом, который Шерли пережила с помощью своего друга Дэвида. Они находились тогда в перуанских Андах, она медитировала на пламени свечи, устроившись в ванной из минерального источника. Дэвид рассказал ей о духовной основе вселенной, о том, что атомы по сути своей представ­ляют энергию, из которой и состоит человеческая душа. Поскольку энергию нельзя уничтожить, а можно только изменить, значит душа существует вне пределов-ее нынеш­ней инкарнации. «Поэтому мы и говорим о перевоплоще­нии, — заключает Дэвид. — О жизни после смерти. О жизни до рождения» ¹²³. Далее идет отрывок, который я хочу привести почти полностью:

«Я молчала. Я хотела думать и в то же время не хотела. Больше всего я хотела отдохнуть. Я глубоко вздохнула. Комок подкатил к горлу. Я начала пристально смотреть на мерцающее пламя свечи. Голова наполнилось светом. ...Пла­мя медленно перетекало в пространство моего сознания. Я снова почувствовала, что становлюсь этим пламенем. У меня не было ни рук, ни ног, вообще не было тела, никакой физической формы. Я превратилась в пространство моего сознания.

Я почувствовала, как перетекаю в пространство, запол­няю его и выхожу за его пределы, выхожу из тела и начинаю парить.

Я сознавала, что мое тело осталось в воде. Посмотрела вниз и увидела его. Рядом стоял Дэвид. Мой дух, сознание, душа — не знаю, как назвать — поднимался все выше и выше. Я буквально чувствовала, что лечу прямо через потолок бассейна вверх над сумеречной рекой.

С моим духом была соединена тонкая серебряная веревка, которая, хотя и удлинялась, но оставалась при­крепленной к телу, лежащему в бассейне с водой. Это не было сном. Нет, мне казалось, что я сознаю все вокруг. Я даже сознавала, что не хочу подниматься слишком высоко. Я сознавала, что не хочу слишком удаляться от своего тела. Я ясно чувствовала себя привязанной. Я совершенно четко ощущала две формы... форму моего тела внизу и форму моего парящего духа. В одно и то же время я была в двух местах и принимала это полностью.

Я посмотрела на серебряную веревку, прикрепленную к моему телу. В мистической литературе мне приходилось читать о ней. Чувствовалось, что она бесконечна, полно­стью растяжима и все время прикреплена к моему телу. Мое зрение стало наполняться каким-то духовным видением. Оно было не похоже на обычное. Я парила все выше, и мне было интересно, насколько хватит этой веревки. Как толь­ко я заколебалась, парение прекратилось.

Я остановила свой полет. Мне не хотелось подниматься выше. Я уже сейчас могла видеть кривизну Земли и темноту на другой стороне шара. Пространство, окружавшее мой дух, было умиротворяющим, мягким и чистым. Я начала воспринимать волны энергетических связей и колебания интеллектуальных энергетических образов. Серебряная ве­ревка не была натянутой: она мягко плавала в пространстве.

Я направилась вниз, назад к телу. ...Энергетические вибрации стихли, изменчивое ощущение колеблющихся интеллектуальных волн растворилось где-то надо мной, и, войдя в мягкий контакт со своими телом, который я ощутила как легкое дуновение ветра, я слилась с ним. Оно было уютным, знакомым, но в то же время я ощущала, что оно было тяжелым и стесняющим. ...Я радовалась возвра­щению, но знала, что снова захочу выйти из него» ¹²⁴.

В литературе Нового Века такое переживание описыва­ется бесчетное количество раз: ощущение полета, чувство того, что покидаешь свое тело и затем возвращаешься в него, вхождение в этот опыт путем концентрации на отдель­ной точке, желание повторить пережитое. Все это подогре­вается стремлением войти в тот «свободный дух», о котором говорил Олдос Хаксли, — в ту область, которая находится вне пределов восприятия нашими пятью чувствами и в которую мы входим через «двери восприятия». Входя в нее, человек нередко вступает в контакт с другими существами, которые отвечают на его вопросы, а также рассказывают о природе духовного мира и о тех, кто уже умер. Здесь Маклейн не сообщает о таком опыте, однако позднее говорит о нем.

2.    В « Танце на свету» она снова пытается постичь смысл мироздания и, прежде всего, продвинуться в самопозна­нии, в котором усматривает ключ к осмыслению своей собственной жизни и жизни всей планеты. С помощью техники акупунктуры, к которой прибегает ее духовный наставник Крис Гриском, Маклейн опять входит в пределы «свободного духа» (термин, принадлежащий Хаксли, а не Маклейн). Там она встречает свое «высшее Я», учится общению с ним и слушает его истолкование смысла своей жизни сегодня, а также в более ранних инкарнациях. Вот что она пишет:

«Я сделала глубокий вдох, словно обрела физическое равновесие. В моем сознании начала вырисовываться ка­кая-то картина, поначалу смутная, но потом достаточно ясная и четкая. Я была поражена. Я увидела очень высокое, чрезвычайно в себе уверенное человеческое существо, сильно напоминавшее андрогина. ...У меня было интуитивное чувство, что оно защитит меня от чего бы то ни было, что оно очень терпеливо, хотя и может страшно разгневаться. Оно было простым, но столь могущественным, что, каза­лось, «знает» все, что надо знать. Я была поражена увиден­ным и пережитым.

«Кто ты?» — спросила я...

«Я твое высшее, безграничное «Я», — ответило оно» ¹²⁵.

Оправившись от потрясения, Маклейн задает этой «Высшей Самости», или сокращенно В. С. (как она его называет), множество вопросов и, в частности, узнает, что подлинное бытие или первичная реальность не знает мора­ли и что нет никакой разницы между В. С., Богом и ею самой. «Но каким же образом мы отделились?» — спраши­вает она. Надо сказать, что это непростой вопрос для любой пантеистической системы. Если реальность когда-то была единой, то почему возникла множественность? Если Еди­ное — это все, что изначально существует, то почему возникла двойственность и множественность? Вот какой ответ дает Высшая Самость:

«По сути дела мы одна огромная энергия, сведенная воедино. В ходе сотворения различных форм жизни души отделились от высшей вибрации. Прельстившись красотой своих собственных творений, они оказались в плену физи­ческого, утратив связь с Божественным Светом. Смятение было столь велико, что образовалось поле битвы, известное тебе под именем добра и зла. Карма, то есть причина и следствие, появилась как путь, как средство, как метод, чтобы в конце концов упразднить искусственные идеи добра и зла. Наконец, души вселились в более развитых приматов, которые позднее дали вид homo sapiens. Реин­карнация и карма взаимно необходимы друг другу. В ходе этого процесса каждая душа получает возможность пере­жить любое человеческое состояние как обратную дорогу к обретению полной духовности и окончательному едине­нию с божественной силой» ¹²⁶.

Этот ответ, конечно, не совсем удовлетворителен. Если высшее бытие («высшая вибрация») приходит в смятение от своих собственных действий, то почему надо хотеть едине­ния с ним? Если конечная реальность действительно тако­ва, то тогда это крайне слабое божество. Духовность, о которой говорит Маклейн, скорее напоминает совет от отчаяния, чем путь надежды. Однако сама она таких выво­дов не делает.

3.    Во время последующих сеансов с Грискомом Мак­лейн видит многие из своих прошлых жизней, о большин­стве из которых упоминает лишь вкратце. Об одной, одна­ко, она говорит более подробно, поскольку «воспомина­ние», в которое она вошла благодаря акупунктуре, длилось пять часов и было живым и ярким.

«Я была со стадом слонов в джунглях субконтиненталь- ной Индии. ...Это было несколько тысяч лет назад. ...Яжила вместе со слонами. Я тотчас же поняла, что могу общаться с ними на уровне телепатии. Я так хорошо знала их привычки, что они подчинялись моим командам. Мне было около двенадцати лет, у меня были темные глаза, подкра­шенные древесной корой, которую я раздробила, стерла в порошок и смешала с водой» ¹²¹.

Видение (а может быть, греза, образное переживание, измененное состояние сознания или интеллектуальное «пу­тешествие» — трудно сказать) продолжается, и Маклейн описывает, как она играла со слонами. «По моей команде они пересаживали меня с одного хобота на другой, а я смеялась от восторга». Ничего не боясь, она доверяется им, а они ей. Решив узнать, как она попала в такую ситуацию, она спрашивает их об этом, и они отвечают, что ее отец, некогда дружески относившийся к слонам, умер, и те, опасаясь за ее жизнь, взяли ее из деревни к себе. Где-то в середине этой истории Маклейн рассказывает, как, нахо­дясь на другом уровне, она размышляла о своем тепереш­нем интересе к слонам. Она считает, что эта прошлая жизнь объясняет, почему ее квартиру украшает множество карти­нок со слонами и деревянных статуэток, изображающих слонов, и почему она испытывает такую симпатию к «этим добрым гигантам».

Затем она рассказывает о том, как время от времени слоны привозили ее в деревню, чтобы она могла пообщать­ся с людьми. Но большую часть жизни она проводила со слонами, учась устанавливать телепатическую связь «за сотни миль», принимая роды, ухаживая за больными жи­вотными и, в конце концов, снискала славу «принцессы слонов». Они, в свою очередь, покровительствовали ей.

Но вот однажды она узнала, что ее друг, живший в деревне, убит. Асана (так звали Маклейн в этой инкарна­ции) впервые заплакала, и ее истерические рыдания так озадачили слонов, что самцы чуть не уничтожили всю деревню. В конце концов ей и слонихам удалось успокоить слонов, и те, окружив дом, где жил убийца, начали запуги­вать его. После этого деревня поняла, что лучше жить в мире, ибо в противном случае всех уничтожат слоны, ставшие их «духовными наставниками».

Когда она спросила, какой смысл имеет это видение для ее сегодняшней жизни, ей ответили, что цель этой инкарнации, а также воспоминание о ней направлены на то, чтобы она снова смогла усвоить:

1)    «урок демократии»,

2)      «важность осмысления природы через животных» («у них совершенно не было никакого осуждения, и они являли собой пример того, в каком направлении надо развиваться людям»)

3)     мысль о том, что, подобно слонам, люди ничего никогда не забывают (и таким образом становится ясно, почему она смогла вспомнить об этой инкарнации по прошествии столь долгого времени)¹²⁸.

В этом повествовании есть несколько интересных мо­ментов. Прежде всего, обратим внимание на ту логику, к которой прибегает Маклейн. Она считает, что ее сегодняш­ний интерес к слонам обусловлен некогда прожитой жиз­нью. Однако можно поменять местами причину и следствие и предположить, что именно сегодняшний интерес к сло­нам (кстати сказать, не такой уж необычный: многие интересуются этими животными) и явился тем фоном, на котором разыгралась ее фантазия. Моя жена, например, в восторге от гагар, которых полно вокруг нашего дома. Что касается меня, то я люблю книги. Быть может, когда-то я был помощником Гутенберга, а жена — принцессой гагар? Подозреваю, что рассказ Маклейн злоупотребляет довери­ем большинства читателей.

Во-вторых, скажем несколько слов о том, как она воспринимает себя. Почти во всех инкарнациях, которые она припоминает, она выступает, как важная персона в социальном, интеллектуальном и религиозном аспектах. В данном случае она принцесса, охранитель и учитель нрав­ственности. Ее Высшая Самость говорит ей, что в этом воплощении она «постигла урок демократии, который тре­бует уважения к жизни индивида, находящегося в коллек­тиве, а также сочувствия к заблуждениям человеческого разума» ¹²⁹. Ее высшее «Я» сказало, что в своей нынешней инкарнации она еще не проявила себя таким образом, но может исправить положение, если будет вспоминать об этой прошлой жизни. Похоже, что ее высшее «Я» заблуж­дается: как принцесса слонов, Маклейн (что видно из всего повествования), конечно же, занимает далеко не последнее место в жизни человеческого сообщества. Перед нами, по сути дела, иерархическая система, где на вершине — сама Маклейн, внизу — жители деревни, а посередине — слоны (причем, сначала самки, а потом самцы). Никакого намека на демократию.

Однако более серьезное противоречие обнаруживается в той внутренней непоследовательности, с которой истол­ковывается данный опыт. Животные, пишет она и даже использует курсив, чтобы особо это выделить, «совершенно никого не осуждали, являя собой пример того, в каком направлении надо развиваться людям». Однако это не так. Слоны решили, что человек, убивший друга Маклейн, виновен, и потому начали его устрашать. Они «поняли, кто преступник, и хотели мстить». Бели бы не вмешательство Маклейн и слоних, вся деревня была бы уничтожена.

Раньше высшее «Я» Маклейн сказало ей: «Божествен­ная энергия — это не суд людей. Жизнь не связана ни с каким осуждением. Существует лишь опыт — от инкарна­ции к инкарнации — до тех пор, пока душа не осознает свое совершенство и не поймет, что она — всеобъемлющая любовь. ...До тех пор, пока человечество не поймет, что поистине нет добра и зла, не будет и мира» ¹³°.

Однако само повествование и его толкование противо­речат друг другу'. Что может означать совершенство, если его нельзя сравнить с тем, что менее совершенно? И что может значить любовь, если ее никак нельзя отличить от равнодушия или ненависти? Разве любовь — не добро? Да и что означала бы сама эволюция, если бы не было возможности судить, что развивается в большей степени, а что в меньшей, какова степень добра, полноты и т. д.?

Одно из двух: или мы должны научиться не судить и не оценивать различие между нравственно добрыми и нравст­венно злыми поступками, между большей и меньшей сте­пенью развития, или все-таки будем различать, а это предполагает, что есть некое основание для нашего суда и оценки. Почти на каждой странице Маклейн различает, оценивает и судит, по-видимому, совершенно не сознавая своей внутренней непоследовательности.

4.    На страницах почти всех своих книг она довольно много внимания уделяет своему саморазвитию.

Для нее «Я» — вершина реальности. «В конечном счете, вы живете только с самим собой и внутри себя, и вам остается только быть верным этому внутреннему «Я», — пишет она в своей первой книге ¹³¹. В «Танце на свету» она из разных источников собирает крылатые выражения, ко­торые говорят ей одно и то же: «Царство Небесное внутри вас. Познайте истину, и она сделает вас свободными; будь самим собой: познать себя самого значит познать все вокруг; познай, что ты — Бог; познай, что ты — вселенная» ¹³². Она постоянно упоминает, что она и вселенная — одно и то же, и что сама она обладает божественной природой. В пятой книге тема божественной природы «Я» (ее «Я») достигает кульминации (по крайней мере, на сегодняшний день). Вот что она пишет:

«Как бы я ни смотрела на тайну жизни, все всегда сводится к одному: к личностной идентичности, личност­ной реальности. Обрести полную власть над собой и до­стичь полного самопознания, значит обрести гармонию, равновесие и мир. ...Если я создала свою собственную реальность, то в таком случае (на определенном уровне и в определенном измерении, которых я не понимаю) я создала все, что вижу, слышу, к чему прикасаюсь, что обоняю, пробую на вкус, все, что люблю, ненавижу, все, что чту, к чему испытываю отвращение, все, чему я отвечаю и что отвечает мне. Я создала все, что знаю. Поэтому я ответст­венна за все, что присутствует в моей реальности. Если все это было на самом деле, то тогда я была всем, как учат древние тексты. Я была своей собственной вселенной. Означает ли это, что я также сотворила Бога, жизнь и смерть? Быть может, поэтому я и являла из себя все вокруг?..

Быть может, именно это и имели в виду великие учители, описывая то ошеломляющее одиночество, кото­рое предшествовало осознанию собственной всеобъемлю­щей и ужасной силы? Если мы можем сотворить столь отрицательную вещь, как война, то, следовательно, мы можем создать и ее противоположность. Взять на себя ответственность за свою собственную силу — последнее проявление того, что мы зовем силой Божьей...

Не это ли подразумевалось под словами «Я ЕСМЬ СУЩИЙ»? Меня неотвязно преследует одна и та же мысль: я сотворила все или оно сотворило меня? Как доказать то или другое? Но ведь если моя реальность зависит от моего восприятия, тогда, как бы я на нее ни смотрела, я все равно делаю выбор. Я наделена возможностью сама решать, как к ней относиться. Но что это меняло в отношении истины? Я была той, кто выбирал, как переживать жизнь» ^ш.

В этих словах ясно выражена вся суть философии Нового Века. Каждый из нас есть средоточие своей собст­венной реальности и, следовательно, всей реальности вооб­ще (если не как творец, то, по крайней мере, как тот, кто может выбирать, что для нас реально). Человек, понимаю­щий, сколь радикальна разница между Моисеем, стоящим у неопалимой купины, и Богом Авраама, Исаака и Иакова, сказавшем о Себе «Я ЕСМЬ СУЩИЙ» (Исх. 3:14), с полным основанием отметит в этом отрывке последнюю степень самообольщения. Используя Библию, Маклейн присвоила себе имя своего Творца, дойдя до последней степени богохульства и величайшей лжи. Тем не менее для нее самой все это — «великая истина».

Никогда еще человек, желающий отыскать истину, не был поставлен в столь радикальные и смелые условия выбора. Каждый из нас — или Бог, или не Бог; если он — Бог, то все возможно и позволено; если нет, тогда все надо принести на суд Бога или конечной реальности (действую­щей как Бог).

Довольно трудно отстаивать свою собственную божест­венную природу. На каждом шагу все нас убеждает в обратном. Ни внутренняя, ни внешняя реальность не пови­нуются нашим желаниям. Маклейн сама признает, что, хотя она и обладает этой природой, ее стремления не исполнились полностью. Она по-прежнему проводит раз­личия между правильным и неверным. Если бы она была Богом, то она сама была бы своим нравственным судьей. О чем бы она ни подумала, все было бы правильным, не было бы ничего неверного, или, говоря более точно, исчезло бы само различие между этими понятиями.

Старик-югослав по имени Витко Нови, утверждаю­щий-, что он принял эту весть от внеземных цивилизаций, однажды сказал ей: «Ты должна искать свою истину так, как тебе этого хочется» ^ш. Однако здесь явная непоследова­тельность.

Не может быть никакого обязательства делать что- нибудь так, «кактебе этого хочется». Похоже, что порой она сама это осознает, говоря: «Я начала понимать, что все, что мы делали, мы делали только для себя, будто так и надо» ¹³⁵.

Нередко Маклейн просто приходит в недоумение, раз­мышляя над этими и другими выводами относительно того, что значит быть вселенной:

«Могу с полным основанием сказать, что я создала статую Свободы, шоколадное печенье, ансамбль «Битлз», терроризм и вьетнамскую войну. Я не могу с уверенностью сказать, что в мире есть кто-нибудь еще, переживший все перечисленное отдельно от меня, потому что все эти люди существовали только в моем видении. Я знала, что я сама создаю реальность вечерних новостей. Они были в моей реальности. Однако не ясно, был ли кто-нибудь еще, отдельно от меня воспринимавший эти новости, потому что все эти люди тоже существовали в моей реальности. Если они как-то реагировали на события в мире, то все дело в том, что я сама творила их самих и их реакцию, чтобы у меня был кто-то, с кем я могла бы взаимодействовать и тем самым давать себе возможность постигать себя лучше» ¹³⁶.

По случаю наступления Нового года она принимает решение «совершенствовать себя, что в свою очередь будет означать совершенствование мира, в котором я живу» ¹³⁷. Однако повторим вопрос, который мы уже задавали: что может означать такое самосовершенствование, если ты и так уже бог? В философии Нового Века много внутренних противоречий, однако редко они проявляются со столь явной очевидностью ¹³⁸.

ПРОТИВОРЕЧИЯ «НОВОГО СОЗНАНИЯ»

Можно ли сказать, что философия Нового Века пред­ставляет собой шаг в сторону от нигилизма? Дает ли она то, что обещает: новую жизнь, нового человека, новый век? Ясно, по крайней мере, одно: пока ничего этого мы не получили, а установка на будущее не слишком убеждает. Визионеры и духовидцы у нас были и раньше, однако они и их последователи не слишком преуспели, чтобы спасти мир или себя самих. «Завтра» — это то, что всегда где-то впереди, и как сказал Александр Поп, «надежда в нашем сердце, как звезда» ¹³⁹.

Сегодня у нас мало надежды на то, что «космическое сознание» создаст новое общество. Гораздо больше основа­ний для пессимизма. Внутренние противоречия разрывают мировоззрение Нового Века, и оно даже не приступило к решению дилемм, поставленных натуралистическим ниги­лизмом и восточным мистицизмом. Оно просто обошло их стороной.

Иными словами, первая и основная трудность, с кото­рой сталкивается философия Нового Века — та же самая, что у натурализма и пантеистического монизма. Идея закрытой вселенной (идея отсутствия трансцендентного Бога) приводит к серьезной проблеме. «Бог для вселен­ной — все равно что грамматика для языка», — пишет Уильям Ирвин Томпсон ^ш. То есть, Бог — структура самой вселенной. Мы уже видели, что такая ситуация приводит к невозможности построения этики, ибо в таком случае во вселенной или нет никакой смыслообразующей ценности (чистый натурализм), или Бог совершенно неотделим от того, что в ней происходит, и таким образом, на космиче­ском уровне различие между добром и злом исчезает.

Представители Нового Века никак не разрешили эту проблему. Многие, конечно, полагают, что выживание человечества и есть первостепенная ценность, и, следова­тельно, если оно не будет развиваться, если человеческая природа радикально не изменится, человечество исчезнет. Однако этические проблемы обсуждают немногие, причем кое-кто открыто признает, что в мировоззрении Нового Века категории добра и зла просто исчезают (так же, как понятия пространства и времени, иллюзии и реальности). Даже те, кто отстаивает нравственные различия, стараются не очень надоедать. Если г.ыживание человечества зависит от подчинения новой элите (постоянно множащимся гуру образца Дэвида Спэнглера), то тогда более тонкие этичес­кие различия могут стоить слишком дорого. Чтобы выжить, придется, наверное, оставить традиционные понятия сво­боды и достоинства ¹⁴¹. Почему этические вопросы обраща­ют на себя так мало внимания? Причина со всей очевидно­стью просматривается в самих тезисах Нового Века. Если мое «Я» — властелин реальности, то стоит ли заботиться о какой-то этике? Ведь царь не может сделать чего-то плохо­го, и если мое «Я» удовлетворено, то этого достаточно. Такая концепция допускает возможность самой дикой жестокости. Иными словами, мировоззрение Нового Века целиком и полностью становится добычей солипсизма и эгоизма ¹⁴². И все же никто из представителей этой фило­софии не уделяет хоть какого-то внимания данной пробле­ме. Почему? Мне думается, потому что они принимают на веру предполагаемые последствия и не испытывают беспо­койства. Надо предаться самому процессу, который проис­ходит здесь и теперь. Для каких-то этических различий просто не остается места.

Вторая основная трудность, с которой сталкивается данное мировоззрение, связана с его заимствованиями из анимизма. Речь идет о сонмах полубогов, демонов и храни­телей, населяющих отдельную реальность и внутреннее пространство сознания. Независимо от того, назовем ли мы их проекциями нашей психической структуры или духами иного порядка реальности, они прочно обосновались в Новом Веке и требуют, чтобы их умиротворяли посредст­вом тех или иных ритуалов или же контролировали с помощью заклинаний. Новый Век снова открыл двери, закрытые с тех пор, как христианство изгнало демонов из рощ, десакрализировало мир природы и стало с недоверием воспринимать повышенную заинтересованность делами сатанинского царства и падших ангелов. Теперь они воз­вращаются, стуча в спальни университетских общежитий, тайком бродя вокруг психологических лабораторий и за­ставляя вздрагивать любителей спиритических планшеток. Наши современники расстались с верой дедов во вселен­ную как часовой механизм, и направились в покои своих прапрадедов, населенные готическими ужасами.

Теизм (как и анимизм) утверждает, что духи существу­ют. И Новый и Ветхий Заветы свидетельствуют о реально­сти духовного мира. Есть ангелы, послушные Богу, и бесы (или падшие ангелы), которые подвластны самим себе или находятся в полном распоряжении у сатаны — главного падшего ангела. Однако библейское учение об этом духов­ном мире представлено лишь в самых общих чертах и к тому же нередко излагается в виде косвенных ссылок на языче­ские религиозные обряды, а также предостережений не заигрывать с духами.

Может показаться странным, что в христианском теиз­ме нет хорошо развитого учения об ангелах. Если есть деятельные, сильные и добрые существа, то почему бы нам не вступить с ними в общение, не использовать как наших наставников и не прибегать к их силе для осуществления наших целей? Причина проста: только Бог должен быть источником нашей силы, мудрости и знания. Было бы слишком легко поклоняться ангелам и совсем забыть о Боге!

Именно это и случилось в раннехристианской церкви. Гностики, опираясь, видимо, на астрологическое учение халдеев, считали, что Бог обитает в весьма высоких небес­ных сферах, слишком удален от человека и не принимает личного участия в его судьбе. Но есть другие существа («начала» и «силы»), которые выше человека, но ниже Бога. Злых надо научиться умиротворять, а тех, кто настроен к нам дружелюбно, — призывать на помощь. Следы этой идеи просматриваются в культе святых, принятом в католи­ческой церкви. Можно обратиться с молитвой к Марии, которая, будучи человеком и зная наши нужды, в свою очередь попросит Бога, чтобы Он помог нам. Sancte Marie, ora pro nobis. В итоге появилась склонность чрезмерно превозносить усопших святых и умалять величие Бога.

Надо сказать, что в Библии святые и ангелы играют совершенно разную роль. Слово «святой» означает просто члена церкви или христианина, а ангелы — это существа, повинующиеся только Богу. Люди не могут использовать их в своих целях. Божья любовь являет себя многими земными способами, однако лишь один Бог — наш помощник. Порой Он использует ангелов для исполнения Своих пове­лений, но Сам Он ни в каких посредниках не нуждается. Он Сам стал человеком и прекрасно знает нас изнутри.

Поэтому в Библии нет никакой молитвы, которая соответствовала бы Молитве Господней для обращения к ангелам за поддержкой в наших делах. Напротив, в Библии есть конкретные предостережения против обращения за помощью к духам и «иным богам». Одно из самых ранних и наиболее ясных содержится в Книге Второзакония:

«Когда ты войдешь в землю, которую дает тебе Господь, Бог твой, тогда не научись делать мерзости, какие делали народы сии.

Не должен находиться у тебя проводящий сына своего или дочь свою через огонь, прорицатель, гадатель, ворожея, чародей,

обаятель, вызывающий духов, волшебник и вопрошаю­щий мертвых.

Ибо мерзок перед Господом всякий, делающий это, и за сии-то мерзости Господь, Бог твой, изгоняет их от лица твоего.

Будь непорочен перед Господом, Богом твоим.

Ибо народы сии, которых ты изгоняешь, слушают гадателей и прорицателей; а тебе не то дал Господь, Бог твой» (Втор. 18:9-14).

Это наставление было дано Израилю перед вступлени­ем в обетованную землю. В Ханаане процветала ложная религия и оккультные обряды. «Будьте внимательны, — говорит Господь. — Не имейте с ними ничего общего. Ваш Бог — Яхве, Бог единый. Израилю не нужен другой, и нет никакого другого. Думать иначе (или обращаться во всех своих делах к помощи прорицателей, гадателей, ворожей, обаятелей и т. д.) значит совершать богохульство. Бог есть Бог, и Израиль — Его народ». «

Новый Завет тоже запрещает прорицания и описывает многие случаи одержимости бесами ¹⁴³. Один из наиболее поучительных — повествование о том, как Иисус изгнал бесов из одержимого, обитавшего в Гадаринской стране (Мк. 5:1-21). Из рассказа очевидно, что в этого человека вселилось множество бесов, которые не были проекцией его душевного заболевания (поскольку, выйдя из него, вошли в стадо свиней), что это — личности, которые в общении с людьми могут использовать человеческий язык, и что они замышляют против людей самое худшее. Ясно и то (и это самое важное), что Иисус полностью властен над ними. В этом и состоит христианская надежда. Многие наши современники, вовлеченные в оккультную практику, сегодня вновь обретают свободу во Христе. Сам Апостол Павел ободряет нас, говоря:

«Если Бог за нас, кто против нас?.. Кто отлучит нас от любви Божией?.. Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлу­чить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим. 8:31,35,38-39; см. также Кол. 2:15).

Нет никакой природной силы, никакого духовного существа, нет вообще ничего, что могло бы одолеть Бога. Он — наше прибежище, и не потому, что мы, подобно какому-нибудь верховному магу, можем приказывать Ему, а потому что Он Сам хочет нам помочь. «Бог есть лю­бовь», — сказал Апостол Иоанн. «Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы» (1 Ин. 4:8; 1:5). Итак, демонические силы можно одолеть, и Господь одолеет их.

Хотя духовные существа постоянно действовали в тех областях, куда христианство едва только стало проникать, но со времен Иисуса Христа на Западе об этом почти ничего не говорилось. Считалось, что Христос изгнал духов из мира природы, и когда христианство распространилось в обществе, духи как будто исчезли или скрылись. Лишь в последние несколько десятилетий люди, не приемлющие требований христианства и заповедей Бога Авраама, Исаа­ка и Иакова, вновь стали призывать духов рощ и рек, воздуха и тьмы. В этой связи уместно вспомнить поговорку о том, что посеявший ветер, пожнет бурю.

Третья основная трудность, с которой сталкивается мировоззрение Нового Века, связана с осмыслением при­роды реальности и природы истины. В отличие от Шерли Маклейн, некоторые из наиболее искушенных представи­телей данного мировоззрения не являются оккультистами в обычном смысле слова. Они не бросают кости и не гадают на картах Таро. Они используют язык, отражающий любые взгляды на реальность, — язык колдовства и науки, вол­шебства и философии, наркотического транса и бодрству­ющего сознания, психоза и обычного состояния — считая, что все это — одинаково действенные описания природы реальности ¹⁴⁴. В этой версии Нового Века речь не идет о соответствии истине; важен только образец внутренней последовательности, а потому нет никакой критики чьих- либо идей или опыта. Годится любая система взглядов; она должна лишь пройти проверку опытом, а опыт - дело частное.

Если довести эту идею до логического конца, то она приведет к гносеологическому нигилизму ¹⁴⁵, так как нет никакой возможности узнать, что же на самом деле реаль­но. Мы можем знать лишь то, что переживаем. Другая сторона такой установки выражается в утверждении, что наше «Я» — это вершина реальности (бог, если угодно), а сама реальность — то, что воспринимается или творится любым таким богом.

Мы в тупике. Одно из двух: или наше «Я» — бог, и тогда Новый Век — своего рода рупор посвященных, или — не бог и, следовательно, должно считаться с существованием других вещей, отличных от себя самого.

Если кто-то решает, что он — божество, то с ним спорить бесполезно. Доводы натуралистов, согласно кото­рым это всего лишь мания величия, или теистов, указыва­ющих на богохульство, бьют мимо цели. Теоретически такое «Я» считает реальным только то, что решило считать таковым.

С теоретической (но, вероятно, не с практической) точки зрения, бесполезно пытаться вывести из иллюзии людей, решивших, что они боги. Если мы выльем им на голову чашку горячего чая, не должно быть никакой реак­ции, — и тем не менее стоит попробовать!

Возможно (но как узнать об этом?), перед нами ситуа­ция психически больного человека, который полностью отказывается от общения с другими людьми. Творит ли он свою вселенную? Каково его субъективное состояние? Мы сможем узнать об этом только тогда, когда он «пробудится». Однако нередко у него сохраняются лишь отрывочные воспоминания, если, вообще, он что-либо помнит. Все, что

рассказывают такие люди, совершенно бесполезно. Когда они «приходят в себя», они просто включаются в нашу систему координат. Но, быть может, эту вселенную сотво­рили мы сами и сейчас просто одиноко сидим в углу больничной палаты, наивно думая, что читаем эту книгу, и не подозревая, что на самом деле она возникла в результате наших неосознанных проекций реальности.

Большинство людей отказывается от такого пути, пото­му что идти по нему — значит бесконечно двигаться вспять. На нем нас поджидает тошнота, а почти все мы предпочи­таем иметь более здоровый желудок. Поэтому мы считаем, что помимо нас, нашего «Я», есть другие люди, и хотим отыскать систему, которая не только бы дала нашему миру единство, но и возможность его познания. Мы хотим знать, что и кто существует в этом мире помимо нас. Но если мы не придаем этому миру единства (то есть, не являемся богами), то кто или что может это сделать? Если мы ответим, что — космос, мы придем к натуралистическому нигилизму. Если скажем, что это Бог, который един и всеобъемлющ, мы кончим пантеистическим нигилизмом. Поэтому, как говорит Самьюэл Маккрэкен в своем превос­ходном эссе, посвященном умонастроению представителей наркотической культуры, мы нуждаемся в «простом переч­не рабочих предположений, согласно которым существует независящая от нас реальность, мы можем ее восприни­мать, и, каким бы трудным ни было такое восприятие, она, в конечном счете, остается внешней по отношению к нам» ¹⁴⁶. Кроме того, нам нужна основа для уверенности, что эти наши потребности могут быть удовлетворены. Но где нам ее отыскать?