07.10.2005
Скачать в других форматах:

Роланд Бейнтон

На сем стою. Жизнь Мартина Лютера

Глава пятнадцатая. СЕРЕДИНА ПУТИ

Для осуществления намеченной Лютером программы совершенно необходимы были люди, приверженные его идеалам. Какое-то время вполне реальной казалась надежда на то, что Реформацию удастся распространить на всю Европу. Лютер наивно полагал, что папа сам незамедлительно устранит все злоупотребления, как только узнает о них. Когда растаяла эта надежда, взоры обратились к дворянству немецкой нации, в том числе и к ее императору. Но и эта мечта оказалась призрачной, и когда Лютер вернулся в Виттенберг, он уже был объявлен вне закона как Церковью, так и империей.

Однако даже при таких обстоятельствах надежда на широкую реформу не казалась совершенной химерой, ведь сущность папства явственно изменилась. Легкомысленных пап Ренессанса сменил один из суровых пап контрреформации, папа, который в той же мере, что и Лютер, озабочен искоренением нравственных и финансовых злоупотреблений. Этим папой был Адриан VI, голландец, воспитанный в традициях братства совместной жизни. Если бы во время своего краткого пребывания на папском престоле он не удовлетворился чисткой авгиевых конюшен папства, его могло бы оказаться достаточным для начала новой политики в отношении Лютера. Борьба же, напротив, лишь обострилась. По мнению Лютера, все шло так, как и должно было идти. Он во всеуслышание заявил, что спор ведется вокруг вопроса о вере, но не о жизни и что если даже изменится нравственность, учение все равно останется несостоятельным. Вынесенный Эразмом вердикт о невозможности преодолеть разногласия оставался в силе, поскольку даже если папы-реформаторы и уступили в вопросе о праве священника на брак, как это делает Церковь в отношении униатов; в вопросе о совершении причащения под обоими видами, как это временно было сделано для гуситов; в вопросе о национальной церкви под главенством Рима, как в Испании и Франции; даже в вопросе об оправдании верою, что было сделано в Тренте, - при всем этом вряд ли смогли бы они стерпеть уменьшение числа таинств, выхолащивание мессы, доктрину о священстве всех верующих, не говоря уже об отрицании непогрешимости папы, хотя этот тезис еще и не был формально провозглашен.

Схватка с реформированным папством

И Лютер ничего не предпринимал для его умиротворения. Он начал перестройку с еще большего разрушения. В Виттенберге по-прежнему распространялись индульгенции. Лютер обратился к курфюрсту с требованием прекратить их хождение на подвластной ему территории. Убедить Фридриха оказалось несложно - возможно, потому, что индульгенции приобрели столь одиозную репутацию, и тот самый священник, который продавал их, в День всех святых в 1522 году объявил индульгенции обыкновенной бумагой, а толпа встретила реликвии негодующим свистом. В День всех святых 1523 года Фридрих уже своей попытки не повторял.

На вопрос, не желает ли Фридрих в таком случае провести ежегодную демонстрацию реликвий, он ответил отрицательно. Вся цель этой демонстрации состояла в том, чтобы привлечь внимание к индульгенциям. В то же время Фридрих не мог решиться на то, чтобы уничтожить или раздать эту коллекцию, пока он жив. Некоторые из самых ценных реликвий выставлялись на алтаре, остальные же хранились в ризнице и демонстрировались по просьбе иностранных гостей. Курфюрст, который добирался даже до Китая, где вел переговоры с монархами и высшими церковными сановниками в стремлении прибавить еще одну кость к своей коллекции, забросил любимейшее свое детище, отказавшись от источника самых больших доходов Замковой церкви и университета.

Следующий удар Лютер обратил против заказных месс в Замковой церкви, где двадцать пять священников занимались лишь тем, что служили мессы за души покойных членов Саксонского дома. Подобные индивидуальные приношения в глазах Лютера уже воспринимались как идолопоклонство, святотатство и богохульство. Отчасти возмущение его было вызвано безнравственностью священников, поскольку, по его наблюдениям, минимум трое из них имели любовные связи с женщинами. Но не в этом состояла основная причина его выступления. Лютер постоянно подчеркивал основное свое отличие от прежних реформаторов: они выступали против уклада жизни, а он - против вероучения. Конечно, Фридриху как патрону церкви следовало погасить скандал, но сделать это можно было, уволив провинившихся и набрав на их место служителей получше. Такой выход не мог удовлетворить Лютера. Служение мессы должно быть отменено. Совершенно очевидно, что придется уговаривать Фридриха. Желательно, чтобы священнослужители также согласились с таким решением. В любом случае Лютер был исполнен решимости сделать то, что он решил, невзирая на то, согласятся ли курфюрст и церковники или нет. Самым важным для него всегда было продвижение реформы, независимо от того, князь ли делал какой-то шаг, не посоветовавшись с церковнослужителями, или церковнослужители, не посоветовавшись с князем. Всеобщее согласие было желательным, но не обязательным. Жалоба на слабость могла оказаться прикрытием для нечестия. "Не все священники Ваала при Иосии считали свои ритуалы нечестивыми, но Иосия не принял это во внимание. Одно дело - терпеть слабость в делах второстепенных; терпеть же ее в делах очевидно нечестивых есть нечестие само по себе". Толпа побила стекла в доме настоятеля. Когда упорствующих осталось лишь трое, Лютер обратился к ним с упреком, сказав, что они проявляют сектантский дух, выступая против единства вселенской Церкви, - как будто Виттенберг и христианский мир одно и то же. Конечно же, это звучит невероятно наивно, но Лютер не думал ни о датах, ни о веках. Его забота была лишь о том, чтобы Церковь основывалась на Слове Божьем, как он его понимал. Городской совет был более краток. Он известил священников о том, что служение мессы рассматривается как преступление, достойное смерти. В конечном счете все церковнослужители единодушно заявили, что эти доводы их убедили. К началу 1525 года месса в Виттенберге более не служилась. Нельзя с полным основанием сказать, что ее упразднили силой, но давление, безусловно, было жестким, хотя оказывалось оно и без особой поспешности. После возвращения Лютера в Виттенберг мессу служили там еще два с половиной года.

Подобного рода перемены вызывали у папистов жгучую ненависть, и папа Адриан обратился к Фридриху Мудрому со знаменитым манифестом контрреформации: "Возлюбленный во Христе!

Мы терпели достаточно, и более чем достаточно. Предшественники наши увещевали тебя прекратить осквернение христианской веры, совершаемое через Мартина Лютера, но тщетно звучал призыв. Движимые милосердием и родительской любовью, мы обращаемся к тебе с отеческим предостережением. Саксонцы всегда были защитниками веры. Кто же ныне околдовал вас? Кто привел в запустение виноградник Господа? Кто же, кроме дикого вепря? Благодаря вам церкви опустели, народ пребывает без священников, священники в бесчестье, а христиане - без Христа. Разодралась завеса храма. Пусть тебя не обманывает то, что Мартин Лютер ссылается на Писание. Так поступает всякий еретик, но Писание есть книга, запечатанная семью печатями, и открыть ее дано не одному плотскому человеку, но лишь всем блаженным святым. Плоды сего зла очевидны. Ибо этот разоритель церквей побуждает народ крушить образы и ломать кресты. Он призывает мирян омыть руки свои в крови священников. Он отказался от таинств либо извратил их, отрицает избавление от грехов посредством поста и отвергает ежедневное служение мессы. Он предал огню декреталии святых отцов. Христос или антихрист действует тут, как ты думаешь? Отстранись от Мартина Лютера и затвори нечестивые уста его. Если ты это сделаешь, мы возрадуемся вместе с ангелами небесными еще одному спасенному грешнику. Если же ты откажешься, тогда во имя Бога Всемогущего и Иисуса Христа, Которого мы представляем на земле, мы извещаем тебя, что тебе не избежать наказания на земле и вечного огня в жизни иной. Писано Папою Адрианом и императором Карлом в согласии. Посему покайся прежде, нежели почувствуешь два меча". Фридрих отвечал:

"Святой отец!

Никогда ранее, равно как и теперь, я не поступал иначе, как христианин и послушный сын святой христианской Церкви. Я верую в то, что Бог Всевышний дарует мне Свою -благодать, дабы на оставшиеся мне годы мог я укрепить Его святое Слово, служение, мир и веру".

Князь Георг

Но судьба Лютера и его реформы зависела не только от папы, императора и курфюрста, но и от германского сейма, заседавшего в Нюрнберге. Как и на Вормсском сейме, мнения разделились. Католическую партию возглавлял папский легат, который, не упорствуя, соглашался со всеми обвинениями в злоупотреблениях, но вину на них сваливал всецело на покойного Льва, призывая слушать его благородного преемника. В отсутствие императора мирянами руководил его брат, Фердинанд Австрийский. Побыв на заседании сейма всего неделю, он уже попытался своей властью ввести в действие Вормсский эдикт, но тут же натолкнулся на сопротивление собравшихся. Вследствие этого католические князья, объединившись, образовали ядро будущей лиги. Среди них был Иоахим Бранденбургекий, который ненавидел Лютера столь сильно, что готов был простить императору голосование против его избрания. Среди них был и кардинал Ланг, представлявший интересы Габсбургов. Баварцы являлись убежденными католиками, палатинат же заколебался. Такая расстановка сил, безусловно, не была постоянной.

Фридрих Мудрый с его мягкими попытками замять дело, безусловно, не выражал общее мнение мирян-католиков. Некоторые князья с готовностью учли предостережение папы. Возглавлял эту группу герцог Гeopг, ненависть которого к еретикам была столь сильна, что способна была поджечь Рейн. Лютер испытывал некоторую неловкость, вспоминая свои выпады против герцога. Но сделанный им жест примирения был отвергнут. Гeopг писал:

"Пишу тебе не в ненависти, не для того, чтобы поставить на место. Как мирянин я не могу облечься в броню Савла и обсуждать с тобою Писание, но вижу я твои поношения против ближнего. Ты оскорбил не только меня, но и императора. Ты превратил Виттенберг в прибежище для беглых монахов и монахинь. Плод Евангелия твоего есть богохульство против Бога и таинства и бунт против власти. Когда мы видели большую испорченность в обителях? Нет, Лютер, оставь свое Евангелие при себе. Я же останусь с Евангелием Христовым телом и душою, имуществом и честью. Бог милостив. Он простит тебя, если ты одумаешься, и тогда я постараюсь испросить для тебя помилование от императора".

Еще одним католическим князем, схватившимся с Лютером, был Генрих VII. И вряд ли его гнев смягчил ответ, в котором Мартин Лютер именовал себя "служителем в Виттенберге милостью Божьей", а его - "Генрихом, королем Англии, к стыду Божьему". Хотя впоследствии Лютер и попытался сделать примирительный жест, 1енрих упорно считал его проповедником "ненасытной свободы". Явными "папистами" были санбаллаты - церковники ли или миряне, которые препятствовали возведению стен.

Изменение позиции умеренных католиков: Эразм

Совершенно очевидно, что иной могла быть реакция умеренных католиков - Эразма, гуманистов, составлявших в Вормсе партию центра. Действительно, все могло быть по-другому, не будь давление столь мощным, не оставлявшим им возможности занять нейтральную позицию. Преодолевая свое нежелание, посредники вынуждены были примкнуть либо к одной, либо к другой стороне. Движение шло в обоих направлениях. Некоторые выдающиеся личности повернулись к Риму, среди них был Пиркгеймер Нюрнбергский. Сильнейшим ударом для Лютера явилась позиция, занятая Эразмом Роттердамским.

В сущности, ему не пришлось основательно пересматривать свои взгляды. Он продолжал считать, что Лютер сделал много хорошего и что он не еретик. Об этом Эразм открыто заявлял в своем письме, опубликованном уже в 1524 году. Но он сожалел о расколе христианского мира. Мечта Эразма о европейском согласии рухнула с началом войны между Францией и империей, вспыхнувшей незадолго до завершения Вормсского сейма. Случилось так, что в то же время раскол в Церкви разодрал цельные одежды Христа. Эразм предпочитал роль посредника, но весьма уважаемые им высокопоставленные персоны - короли, кардиналы и его старый друг, папа Адриан, неустанно оказывали давление на Эразма, требуя, чтобы он заявил о своей позиции. В конце концов Эразм сдался и согласился обнародовать свои разногласия с Лютером. Дело было не в индульгенциях. И не в мессе. Дело было в вероучении о человеке. Эразм написал трактат "О свободе воли".

Лютер выразил благодарность за то, что Эразм поставил этот вопрос во главу угла. "Лишь вы один обратились к сути проблемы, вместо того чтобы спорить о папстве, индульгенциях, чистилище и подобных тому пустяках. Лишь вы один обратились к основам, за что я благодарен вам". В основе расхождений Лютера с католической церковью лежал вопрос о природе и судьбе человека, и более о его судьбе, чем о природе. Вот почему между Лютером и Эразмом не произошло полного разрыва. Эразм прежде всего занимался проблемами нравственности, в то время как для Лютера первостепенным был вопрос о том, способен ли человек повлиять на свою судьбу добрыми делами, даже если он на таковые способен. Эразму удалось увести Лютера в сторону от этой проблемы, спросив, есть ли смысл в нравственных предписаниях Евангелия, если они невыполнимы. Лютер отвечал в характерной для него утрированной манере. Он сказал, что человек подобен ослу - сейчас им управляет Бог, а в следующую минуту - дьявол. Эта позиция, несомненно, предполагала, что человек совершенно не способен отличать добро от зла. Безусловно, по сути своей позиция Лютера была иной. Он заявлял о том, что человек природный может обладать гражданскими добродетелями, позволяющими ему быть ответственным мужем, нежным отцом, добропорядочным гражданином и достойным управителем. Человек способен проявлять честность и доблесть, подтверждением чего является пример древних римлян или современных турок. Человек способен к внешнему соблюдению большинства предписаний Евангелия. Но в глазах Божьих "нет праведника, ни одного". Побуждения никогда не бывают чистыми. Самые благородные поступки мотивируются высокомерием, эгоизмом, суетными желаниями и жаждой власти. С религиозной точки зрения, человек есть грешник. Поэтому он не может иметь притязаний перед Богом. Если он не погиб безвозвратно, то лишь потому, что Бог по милости Своей благоволит к нему, хотя человек того и не заслуживает.

Тогда проблема переходит с человека на Бога. Эразма занимал вопрос о нравственности как в Боге, так и в человеке. Несправедливо, что Бог создал человека, не наделив его способностью выполнить те условия, которые необходимы для спасения. В таком случае, как же можно его спасать или осуждать за то, что он не в состоянии сделать? "Это, безусловно, камень преткновения", - отвечал Лютер.

"Здравый смысл и природный разум в высшей степени искушаемы тем, что Бог единственно лишь по Своей воле оставляет, ожесточает и осуждает, как бы находя удовольствие в грехах и в подобных тому вечных мучениях, - Бог, Которому должно быть столь милостивым и благим. Такое понимание Бога представляется нечестивым, жестоким и нетерпимым, и против него во все века выступало множество людей. Сам я некогда был соблазняем до таких глубин пропасти отчаяния, что сожалел о своем появлении на свет. Невозможно отделаться от подобных мыслей, проводя наивные разграничения. Природный разум, сколь бы ни был велик соблазн, должен признать последствия, проистекающие от всеведения и всемогущества Божьего".

Но именно этого-то и не готов был допустить природный разум Эразма. Он полагал, что конфликт пролегает между силой Божьей и Его благостью; Лютер же - наоборот. В любом случае Эразм был сдержан в своих утверждениях. Он признавал сложности - некоторые люди, например, рождены слабоумными, и Бог несет ответственность за их состояние, но зачем же переносить эти головоломки нашей жизни в вечность и превращать парадоксы в догмы? "Это не мои парадоксы, - возражал Лютер. - Это парадоксы Божьи". На вопрос Эразма о том, откуда это ему известно, Лютер отвечал, цитируя! апостола Павла, говорившего, что судьбы Иакова и Исава были определены еще до того, как они появились из материнского чрева, В качестве контраргумента Эразм приводил другие тексты из Писания" имевшие иной смысл, поэтому вопрос так и остался невыясненным, Если бы это удалось сделать, то зачем продолжать в течение столетий дебаты вокруг него? Писание требует истолкования, и утверждения лютеран о том, что им дан Дух, Которым следует Писание толковать, не подтверждаются плодами Духа в их поведении.

Ответ Лютера Эразму приписывал ему дух скептицизма, легкомыслия и непочтительности к Богу. Бесстрастное обсуждение человеческой судьбы само по себе выдает равнодушие к величию Божьему. Стремление Эразма ограничиться вопросами ясными было для Лютера равносильно уходу от христианства по той причине, что христианство не может быть простым и очевидным для человека природного.

"Покажите мне хоть одного смертного во всей вселенной, сколь угодно праведного и святого, которому могло бы хотя бы единожды прийти на ум, что путь спасения для него заключается в вере в Того, Который одновременно и Бог, и человек, Который умер за грехи, Который восстал и восседает одесную Отца. Какой философ мог подобное вообразить? Какой пророк? Крест есть позор для евреев и безумие для язычников.... Если трудно уверовать в милосердие и благость Божьи, когда Он проклинает тех, кто этого не заслуживает, то следует признать, что будь справедливость Божья признана таковой человеческим пониманием, она не была бы Божьей. Поскольку Бог истинен, поскольку Он - единственный, Он совершенно непостижим и недостижим для человеческого разума. Посему и справедливость Его должна быть совершенно непостижимой. "О бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы суды Его!"

Они скрыты от природного света и раскрываются лишь для света славы. "Эразм, не преступающий границ природного света, - говорил Лютер, - может, подобно Моисею, умереть на равнинах Моавских, так и не взойдя в пределы земли обетованной наивысших исследований, которые принадлежат к набожности".

Вот как формулировал свою позицию Эразм: "Мудрый кормчий будет править между Сциллою и Харибдою. Я избрал быть зрителем этой трагедии". Подобная роль не была ему позволена, и его модель мировосприятия оказалась сокрушена, попав под конфессиональные жернова. 1де встречаем мы вновь именно его тип просвещенного католического ученого - терпимого, либерального, радеющего о возрождении классического наследия в единстве христианского мира? Руководство протестантизмом перейдет к неосхоластам, а католицизмом - к иезуитам.

Несмотря на все свои громогласные заявления, Лютер не остался равнодушен к упрекам в том, что его язвительность плохо согласуется с духом апостолов. Он обидел Генриха УШ, вызвал ярость герцога Георга и отчуждение Эразма. Может быть, он задел также и старого доктора Штаупица, который уже какое-то время не писал? Лютер спросил об этом и получил такой ответ от Штаупица:

"Любовь моя к вам неизменна, превосходя собою любовь женскую... но, как мне кажется, вы осуждаете излишне много явлений внешних и не затрагивающих оправдание. Отчего сутана зловонна для обоняния вашего, когда столь многие прожили в ней святую жизнь? Ничто не может быть безупречным. Мой любезный друг, я умоляю вас помнить о слабых. Не обличайте вопросы второстепенные, которых можно придерживаться в искренности, хотя в вопросах веры нельзя хранить молчание. Мы многим вам обязаны, Мартин. Вы выпустили нас из хлева на пастбища жизни. Ах, если бы только мы с вами могли побеседовать всего лишь один час и поделиться тайнами сердца! Уповаю на то, что вы вырастили добрый плод в Виттенберге. Молитвы мои с вами".

Вскоре после получения этого письма Лютер узнал о смерти Штаупица. Так обстояли дела тогда в католическом лагере - папа непримирим, Генрих УШ поносит его, герцог Георг в гневе, Эразм опровергает его, Штаупиц мертв.

Отступничество пуритан: Карлштадт

В таком случае совершенно очевидно, что стены можно восстановить лишь руками тех, кто со всей определенностью порвал с Римом. И здесь последовал следующий удар, куда более жестокий, чем первый. Между самими порвавшими с Римом не было единства. Разногласия проявлялись частично отступничеством от лютеранства, отчасти же возникновением различных форм протестантизма, отчуждавшихся от лютеранства. Лютер терзался. Первые беспорядки в Виттенберге явились для него травмой куда более тяжелой, чем все, что ему пришлось перенести от папства. Лютер уже начал осознавать, что он куда ближе к Риму, чем к радикалам. Во всяком случае он находится между этими двумя лагерями. "Я избираю средний путь", - говорил он. Теперь он оказался в том же положении, что и Эразм в Вормсе. Будучи прижатыми к стене, лютеране оказались посередине: справа от них были паписты, слева же - сектанты.

Любопытнее всего во всей этой ситуации было то, что во многих отношениях радикалы являлись наследниками Эразма, который видел величайшее зло католицизма не в возвеличении человека, как Лютер, но в придании излишнего значения внешней стороне религии. Особое внимание, которое сектанты уделяли внутренней и духовной ее стороне, имело огромные последствия как для теории, так и для жизни Церкви. Дух противопоставлялся букве Писания, о чем заявляли уже пророки из Цвиккау. Считалось, что Дух не нуждается в каком бы то ни было внешнем содействии, будь то искусство или музыка, как думал Карлштадт, или даже таинства как внешние пути получения невидимой благодати. Для членства в Церкви необходимо пребывать в Духе. Соответственно крещение в младенчестве - если не крещение вообще - отвергалось на том основании, что внешнее омовение "ни о чем не пророчествует". Идея национальной или территориальной Церкви также отметалась, поскольку жители в целом любой данной местности не могут соответствовать столь высоким требованиям, необходимым для членства в Церкви. По необходимости церковь Духа может быть только сектой, которая либо стремится сохранить чистоту своих воззрений, отделившись от общества, либо может попытаться взять власть над миром через правление святых. Такова концепция всех протестантских теократий. Внутри религиозной общины власть возлагается на исполненных Духом, будь они священнослужители или миряне, что, вполне вероятно, может привести к упразднению профессионального служения.

Другой, хотя и не совсем согласующейся с первой, идеей Эразма было стремление к восстановлению изначального христианства. Для такого восстановления использовались в основном концепции, согласующиеся с религией Духа, но уже первая попытка подобного восстановления очень быстро привела к новой вполне показной религиозности и законничеству.

Уже сама по себе подобная модель мышления была чуждой Лютеру. Он не мог разделять дух и плоть, поскольку человек неделим. Поэтому искусство, музыка и таинство являются вполне уместными способами выражения религии. Попытка создания Церкви на основе избирательности не привлекала его, а яростное неприятие Лютером сектантов в значительной степени усиливалось той борьбой, которая бушевала в нем самом. Но идея протестантской теократии была для него столь же отвратительна, как и папская монархия. Попытка восстановить в миниатюре обычаи новозаветного времени несла в себе, с его точки зрения, опасность нового законничества и показной религиозности, против чего он использовал те же лозунги, что и радикалы, и сам стал провозвестником верховенства духа над буквой.

Первая попытка придать конкретные формы этой модели произошла в среде близких Лютеру людей и могла быть воспринята как проявление отступничества в его рядах. Произошло это в Виттенберге, а возглавил такое движение все тот же Андреас Карлштадт вместе с Томасом Мюнцером. Об этом можно лишь сожалеть, поскольку, будучи людьми тонкими и одаренными, оба они не отличались уравновешенностью и последовательностью. Если бы Лютер впервые услышал подобные мысли от Цвингли и трезвых анабаптистов, он, вполне вероятно, проявил бы определенное понимание и не был столь непримирим в противодействии им.

Крайние взгляды в полной мере сформировались у Карлштадта после того, как он удалился в приход в Орламюнде.. Там к предпринятым ранее выступлениям против икон и церковной музыки он добавил отрицание реального присутствия Божьего в таинстве алтаря. Во всех трех случаях Карлштадт выступал против использования чего бы то ни было материального как средства приобщения к Божественному. Бог есть дух, и Он не может пребывать в хлебе и вине. Христос сказал лишь следующее: "Сие творите в Мое воспоминание". Поскольку хлеб и вино лишь напоминают, не будучи даже символами, не говоря уже о путях, Карлштадт истолковывал слова Христа: "Сие есть Тело Мое, сие есть Кровь Моя" в следующем значении: "Сие есть тело Мое, которое будет сломлено. Сие есть кровь Моя, которая будет пролита". Лютер возражал, говоря, что если даже в этом тексте имеется какая-либо возможность для иного толкования, то есть другой текст, гласящий: "Чаша... не есть ли приобщение Крови Христовой? Хлеб... не есть ли приобщение Тела Христова" (1 Кор. 10:16). "Это решающий довод, опровергнуть который нет никакой возможности. Если бы пять лет тому назад меня убедили в правоте Карлштадта, я был бы лишь благодарен столь могучему оружию в борьбе против папства, но Писание слишком сильный довод для меня". Можно задаться вопросом, действительно ли Писание так решительно определило его позицию. Роли Лютера и Карлштадта поменялись, когда они перешли от образов к Вечере Господней. Карлштадт буквально понимал слова Моисея: "Не делай себе кумира и никакого изображения", а Лютер - слова Христа: "Сие есть Тело Мое". В сущности, вопрос заключался в том, является ли физическая реальность препятствием для религии. Об авторитете Библии для Карлштадта свидетельствует, главным образом, то, что он не отверг идею Вечери Господней в целом, как это сделали квакеры. Карлштадт не возражал против ритуала, поскольку Христос сказал: "Сие творите в Мое воспоминание".

Подобным же образом он отрицал и крещение во младенчестве. До него об этом же говорили пророки из Цвиккау, а анабаптисты сделали это положение одним из основных в своей секте. Главным аргументом была необходимость иметь взрослый опыт религиозной веры. Помимо этого Карлштадт еще утверждал, что вода как таковая не оказывает никакого воздействия, а может даже быть и средством уничтожения, как то случилось с войском фараона, которое поглотили воды Красного моря. И вновь возникает вопрос о том, отчего же он не отвергал крещение полностью. Карлштадт особо подчеркивал значение субботы, которая предназначена дать человеку отдых от повседневных дел, чтобы он мог иметь время покоя для своего внутреннего развития.

В глазах Лютера самой неприемлемой из крайностей Карлштадта была его попытка утвердить мирских служителей. Лютер провозгласил принцип священства всех верующих. Из этого можно было сделать вывод - а квакеры его претворили в жизнь, - что в профессиональных церковнослужителях нет необходимости вовсе. Карлштадт не зашел так далеко, однако он выражал желание, чтобы служитель никоим образом не выделялся среди своих собратьев. Прихожане должны обращаться к нему не "Heir Doktor" или "Hen' Pfaffer", но "любезный брат" или "брат Андреас". Он отказался от какого бы то ни было отличительного одеяния и носил обыкновенную мирскую серую одежду. Возражал он и против того, чтобы община ему платила, зарабатывая себе на жизнь земледелием.

Лютер ни в коей мере не сочувствовал подобным веяниям. В сущности, он был совершенно равнодушен к таким мелочам, как ученые степени, но проявлял огромный интерес к профессиональному служению. Поэтому он понял, что, увенчайся планы Карлштадта успехом, и результат, конечно же, проявится не в том, что крестьянин будет знать так же много, как проповедник, но что проповедник будет знать не больше крестьянина. Он упрекал Карлштадта, что тот, облачившись в блузу крестьянина, бегло цитирует на еврейском. Что же касается мирской одежды и "брата Андреаса", то Лютеру это представлялось если не бравадой, то неомонашеской попыткой добиться благоволения небес броскими отречениями. Что же до того, чтобы зарабатывать себе на хлеб земледелием, то Лютер и сам желал бы содержать себя физическим трудом, если его отстранят от служения, но уйти добровольно из прихода для того, чтобы пахать, было для него равносильно уклонению от своих обязанностей. "Я и сам отдал бы все, что угодно, чтобы уйти от придирчивых взглядов общины и смотреть в добрые глаза животных".

Другие положения программы Карлштадта - такие, как субботничество, обязательность брака для священников и отказ от образов - представлялись Лютеру новым законничеством. Карлштадт, по его утверждению, поменял местами внутреннее и внешнее. Приняв абсолютные правила, касающиеся распорядка, одежды и статуса, он в целом придал излишнюю значимость внешним факторам. Здесь решать должен дух. Совершенно очевидно, что религия Карлштадта не ограничивалась вниманием к духовной сфере. В своем стремлении добиться определенной степени социального равенства он был охвачен страстью к святости и заботой об устранении привилегий. В этих пунктах Лютер проявлял больше терпимости. Может быть, он распространил бы эту терпимость также и на Карлштадта, не появись на горизонте более зловещая фигура.

Святой революционер: Мюнцер

 

Томас Мюнцер прибыл из Цвиккау и возродил некоторые идеи пророков из этого города. В силу учености, одаренности и пылкого энтузиазма Мюнцера в его устах эти идеи звучали куда прельстительней. Мюнцер с гораздо большей решительностью, чем Карлштадт, противопоставлял дух и плоть, отвергая не только крещение во младенчестве, но и всякое крещение вообще и применяя этот дуализм к взаимоотношениям между духом и буквой в Писании. Те, кто опираются на букву, говорил он, есть книжники, против которых резко выступал Христос. Писание как книга - это просто бумага и чернила. "Библия, Вавилон, обман!" - восклицал он. За этой злостью стояли неразрешенные религиозные проблемы.

Мюнцера тревожило не то, как добиться правильных отношений с Богом (что более всего занимало Лютера), но есть ли Бог вообще. Священное Писание как письменный источник не давало ему такой уверенности, поскольку, как он заметил, оно убеждает лишь убежденных. Турки были знакомы с Библией, но это совершенно не повлияло на них. Люди, писавшие Библию, не имели Библии в то время, когда они писали. Откуда же в таком случае они черпали свою уверенность? Единственный возможный ответ состоит в том, что Бог обращался к ним непосредственно, и таким же образом Он должен говорить с нами, чтобы мы могли подняться до понимания Библии. Как и католическая церковь, Мюнцер полагал, что Библия не может быть достаточной, если нет богодухновенного истолкователя. Но истолкователем этим должны быть не Церковь и не папа, но пророк, новый Илия, новый Даниил, которому вручен ключ Давида, чтобы открыть книгу, запечатанную семью печатями.

Действительно, Мюнцеру удалось найти обоснование своей точки зрения на дух в самом Писании, где сказано, что "буква убивает, а дух животворит" (2 Кор. 3:6). Лютер отвечал, что, конечно же, буква без духа мертва, но они отделены друг от друга ничуть не больше, чем душа отделена от тела. Реальная опасность взглядов Мюнцера заключалась, с точки зрения Лютера, в том, что он уничтожал уникальность христианского откровения в прошлом, возвышая откровение в настоящем. Сам Лютер не имел абсолютно никакого опыта относительно современного откровения, и в периоды депрессии совет положиться на Духа повергал его в отчаяние, поскольку внутри себя он видел лишь непроглядную мглу.

В подобные моменты он должен иметь опору, выраженную в осязаемой форме письменного свидетельства о чрезвычайной важности акте, совершенном Богом во Христе. Лютер с готовностью допускал свою слабость и свою потребность иметь историческое откровение. Поэтому он не слушал Мюнцера, хотя и "принял Святого Духа целиком". В этом-то и заключается кардинальное различие не только между Мюнцером и Лютером, но также и между современным либеральным протестантизмом и религией отцов-основателей.

Если бы Мюнцер не делал практических выводов из своих взглядов, он не вызвал бы такой ярости Лютера, но Мюнцер намеревался использовать дар Духа в качестве основы для образования Церкви. Он является прародителем протестантских теократий, основанных прежде всего не на крови и земле, как иудаизм, и не на сакральности, как католичество, но на внутреннем опыте принятия Духа. Рожденные таким образом вторично могут распознать друг друга и объединиться в завете избранных, миссия которого состоит в утверждении Царства Божьего. Согласно взглядам Лютера, подобная роль для Церкви совершенно неуместна. Мюнцер не рассчитывал на то, что избранные смогут вступить во владение своим наследием без борьбы. Им придется истребить безбожников. Такой подход приводил в ужас Лютера, поскольку меч дан светскому правителю, но не церковнослужителю, не говоря уже о святых. Мюнцер хорошо понимал, что в этой борьбе падут многие из благочестивых, и он непрестанно воспевал страдания и необходимость нести крест как признак избранности. Лютера он называл "доктор Мягкое Кресло и доктор Осторожность", который радуется благоволению князей. Лютер отвечал, что ко кресту внешнему не следует стремиться, как не следует и уклоняться от него. Внутреннее страдание - вот тот крест, который мы несем непрестанно. Роли вновь переменились, и Лютер предстал апологетом внутреннего.

Изгнание смутьянов

В 1523 году Мюнцер добился того, что его избрали служителем в саксонском городе Альштадте. На его проповеди собиралось около двух тысяч человек. Вскоре у Мюнцера было уже до тридцати военных отрядов, готовых приступить к избиению нечестивцев. Единственным публичным актом, однако, было сожжение часовни Девы Марии. Это произошло в марте 1524 года.

В этой связи Лютер обратился к саксонским князьям:

"Сии альштадтцы поносят Библию и горячечно пекутся о духе, но где же выказывают они плоды духа - любовь, радость, мир и терпение? Не препятствуйте им, доколе они ограничиваются пределами Слова. Пусть духи решат это дело. Но когда обнажен меч, вы должны вмешаться, возьмемся ли за меч мы или они. Вам должно изгнать преступника из наших земель. Долг наш состоит лишь в том, чтобы. служить и страдать. Христос и апостолы не сокрушали ни образов, ни церквей, но завоевывали сердца Словом Божьим. Не следует стремиться к повторению ветхозаветного избиения нечестивцев. Коль сии альштадтцы стремятся изничтожить нечестивцев, нам придется купаться в крови. Но Бог поручил вам хранить мир, и не должно вам спать".

Молодой князь Иоганн-Фридрих, племянник и ближайший наследник Фридриха Мудрого, уже принимал участие в управлении Саксонией вместе со своим дядей и отцом. В августе 1524 года он писал одному из своих подданных:

"Сатана из Альштадта причиняет мне ужасное беспокойство. Доброта и письма не помогают. Необходимо решительно использовать меч, которым Бог повелел наказывать зло. Карлштадт также что-то замышляет, и дьявол стремится стать Господом".

В этом письме Карлштадт и Мюнцер связаны воедино. Для Карлштадта это было и несправедливостью, и несчастьем. Он писал Мюнцеру о том, что не желает иметь ничего общего ни с его заветом, ни с кровопролитием. Создавалось, однако, впечатление, будто происшедшие выступления против икон в Орламюнде и Альштадте - события одного ряда. Карлштадт был вызван в Йену для беседы с Лютером, где убедил того в несправедливости обвинения в мятеже. Когда, однако, Лютер сам посетил Орламюнде и увидел мятежный дух общины, он усомнился в искренности заявлений Карлштадта и настоял на его изгнании. Карлштадт был вынужден покинуть Саксонию, оставив беременную жену и ребенка, которые присоединятся к нему позже. Он уехал с теми же словами, которые Лютер произнес, покидая Вормс, - что он осужден, "не будучи выслушанным и убежденным", и что он изгнан своим бывшим коллегой - дважды папистом и двоюродным братом антихриста.

Мюнцер, которого попросили произнести проповедь в Веймаре в присутствии Фридриха Мудрого и его брата, герцога Иоганна, опрометчиво вознамерился привлечь их на свою сторону. Для своей проповеди он избрал текст из Книги Даниила, где пророк истолковывает сон царю Навуходоносору. Он начал со слов о том, что Церковь была чистой девой до тех пор, пока ее не осквернили книжники, убившие Духа. Далее Мюнцер сообщил, что Бог более не открывает Себя, как в древности. Он заявил:

"Бог раскрывает Себя во внутреннем мире в бездне души. Не получивший живого свидетельства Божьего воистину ничего не знает о Боге, пусть даже он проштудировал 100 тысяч Библий. Бог приходит в видениях к своим возлюбленным, как это было с патриархами, пророками и апостолами. С особой готовностью Он посещает нас в несчастье. Поэтому брат Мягкое Кресло отвергает Его. Бог изливает Своего Духа на всякую плоть, и ныне Дух открывает избранному грядущее наступление могущественной и непоборимой реформации. Это исполнение предсказания Даниила о пятом царстве. Вам, князья Саксонии, нужен новый Даниил, который раскрыл бы для вас сие откровение, показав, что надлежит вам делать. Не думайте, что воля Божья восторжествует, если мечи ваши будут ржаветь в ножнах. Христос сказал, что Он пришел, чтобы принести не мир, но меч, и Второзаконие говорит: "Вы народ святый. Не щадите идолопоклонников, жертвенники их разрушьте, изображения их сокрушите и сожгите огнем". Вам дан меч, чтобы изничтожить нечестивцев. Если вы откажетесь, он будет отнят у вас. Сопротивляющихся уничтожат без милости, подобно тому как Илия сокрушил жрецов Вааловых. Священников и монахов, насмехающихся над Евангелием, следует убивать. Безбожники не имеют права жить. Так назначьте же, подобно Навуходоносору, Даниила, чтобы он извещал вас о намерениях Духа".

Саксонские князья не имели никакого желания предоставлять Мюнцеру такую должность. Вместо этого они передали дело комитету. Мюнцер не стал дожидаться решения. Ночью он перебрался через городскую стену Альштадта и бежал из Саксонии. Терпимость восторжествовала за счет свободы. Режим Карлштадта был бы жестким, а правление святых Мюнцера отличала бы нетерпимость к нечестивцам. Однако не следует упускать из вида тот факт, что агитаторы были изгнаны мечом светской власти. С мрачным юмором Лютер подумал, что вместо того, чтобы стать мучеником, он мучеников создает.


Евангельская Реформатская Семинария Украины

  • Лекции квалифицированных зарубежных преподавателей;
  • Требования, которые соответствуют западным семинарским стандартам;
  • Адаптированность лекционных и печатных материалов к нашей культуре;
  • Реалистичный учебный график;
  • Тесное сотрудничество между студентами и местными преподавателями.

Этот материал еще не обсуждался.