Фрэнсис Шеффер

Истинная одухотворенность

   Библейская нераздельность и истинная одухотворенность

5. Сверхприродный универсум

 

 

Дух нашего поколения представляется сверх всякой меры натуралистическим. Отмечается почти всеобщая преданность концепции единообразия действия естественных причин в закрытой системе. Такова отличительная черта нашего поколения. Если мы называем себя библейскими христианами и придерживаемся супернатурализма, но перестанем проявлять должную бдительность, значит, поддаемся тому или иному влиянию натурализма нашего поколения. Это мировоззрение способно втайне от нашего сознания пропитывать нашу мысль подобно туману, проникающему в дом через фрамугу, открытую всего на полдюйма. Если происходит подобное, христиане постепенно утрачивают аутентичность христианского бытия. Путешествуя и выступая во многих странах, я не раз и не два поражался тому, сколько раз христиане говорили мне, что утратили реальность, то есть подлинность, неподдельность, христианского жития. Воистину, пред нами одна из величайших, а может быть, и самая величайшая причина дереализации: говоря, что мы веруем в Бога, мы одновременно попускаем духу материализма века сего проползать неприметным образом в наши помышления. Почти всегда и в разных ситуациях реальность теряется потому, что “потолок” наш столь низок, что едва ли не касается наших голов. Такой вот низкий. Под этим “потолком”, запирающим нас, я разумею натуралистический тип мышления.

Христианская одухотворенность, как мы писали в предыдущих главах, не бывает изолированным, автономным явлением. Она соотносима с единством библейских воззрений на мироздание. Следовательно, мы должны постичь—умом, с распахнутыми настежь окнами рассудка—что универсум не таков, каким его представляют в нашем поколении, универсум нельзя впихнуть в рамки натуралистически понимаемой вселенной. Это напрямую соотносится с тем, что мы разбирали с вами в предыдущих главах. Например, там говорилось о том, что Бога любить должно так, чтобы благодарить Его за все трудности в жизни. Однако надлежит при этом сообразить, как говорилось ранее, что в том не было бы никакого смысла, если бы мы не существовали в сотворенном Богом-Личностью универсуме, в котором имеется объективно существующий, личностно-бесконечный Бог.

Далее мы коснулись того же, когда убедились в том, что с точки зрения “нормальной” ментальности вещизма и человеческого самолюбия, тем более в двадцатом веке, почти невозможно решительно отвергнуть вещизм и свою самость. Однако мы убедились и в том, что на горе Преображения мы предстаем лицом к лицу сверхприродному универсуму. Здесь мы видим Моисея и Илию, говорящих со Христом, лицезрим Его прославление. Мы подчеркнули тогда, что этот сверхприродный универсум не является удаленной от нас вселенной. Совсем наоборот: здесь есть совершенная непрерывность, как и в обычной жизни. Итак (согласно Лк. 9:37), на следующий день по восхождении на гору Преображения Иисус и ученики, бывшие с ним, спустились в долину и включились в повседневную жизнь и деятельность. Несомненно, когда они пребывали на этой горе, нормальная последовательность бытийности их не прерывалась. Здесь Слово Божье представляет нам совершенный образец отношений временных и пространственных аспектов бытия. Восшедши на гору Преображения, Христос с учениками не совершили перехода в некое философское “иное”. И взглянув на часы, если бы их носили тогда с собой, они не заметили бы никаких перемен—эти часы в то время шли бы по-прежнему, не останавливаясь ни на секунду—тикали бы себе и тикали. И когда они сошли с этой горы, был уже день следующий, то есть континуум, нормальная последовательность моментов бытия никак не пресекалась. Вот пример сверхприродного мира в отношении с нормальной последовательностью и нормальными пространственными взаимоотношениями в этом, объективно существующем мире.

Мы разбирали с вами также искупительную, благодетельную смерть Христову, которая не имела бы никакого смысла и значения вне связи со сверхприродным универсумом. Единственная причина, почему слова “искупительная смерть” исполняются смыслом и значением, состоит в том, что есть личностно-бесконечный Бог, который бытийствует и кроме того имеет определенный нрав. Он не остается нейтральным в отношении нравственном. Человек, творящий грех против этого Существа, представляющего закон для универсума, становится виновным, и Бог непременно осудит этого человека на том основании, что тот действительно несет на себе нравственную виновность. Слова “искупительная смерть Христова” приобретают смысл и значение именно в  этой обстановке; при любом другом раскладе смысл и значение этих слов улетучиваются.

Теперь припомним, о чем мы все-таки толкуем. Дело идет о том, что подлинно христианскую жизнь, как мы убедились в том, нельзя отделить от внутреннего единства (простоты), цельности, полноты всего библейского учения; нельзя отвлечься от упора Библии на сверхприродном мире. Это обстоятельство наполняет смыслом и значением библейский образ христиан, стоящих перед лицом этого сверхприродного мира в качестве Невесты, тесно связанной со Христом, Женихом так, чтобы Он—распятый, воскресший и прославленный Христос—мог приносить через нас Свой плод. Это учение уже не кажется удивительным.

И все же у мня такое чувство, что даже те, что имеют основательные знания относительно спасения и множества иных сторон христианской жизни, или учения в общем, часто в разных ситуациях находят доктрину о Христе—Женихе, приносящем плод через христиан в качестве Невесты, достаточно экзотической и неожиданной или, по меньшей мере, абстрактной. Однако, воистину, это учение не может быть неожиданным, если не принимать его отдельно от библейского учения о сверхприродности всеобщего универсума, в котором мы существуем.

Такова библейская мысль, и если мы принимаем ее так, не отвергая в угоду материалистическому мировоззрению (мы помним, как легко оно просачивается, или лучше сказать, вползает в наш ум), то учение о Христе–Женихе, несомненно приносящем Свой плод через всякого христианина, уже не будет казаться удивительным, странным, неожиданным. Библия настаивает на том, что в действительности мы живем в сверхприродном универсуме. Если же отделаться от объективной реальности сверхприродного универсума, отослав ее в некоторую отдаленную область, то великая реальность Христа–Жениха, приносящего Свой плод через христиан, немедленно рушится, и тогда все, что представляет собой христианство в этой перспективе ограничивается лишь психологической и социальной поддержкой, просто некоторым средством. Удалите сверхприродность универсума, и все, что останется у нас—это роман Олдоса Хаксли Прекрасный новый мир, согласно которому в будущем религия будет выступать в роли метода манипуляции обществом. В концепции романтического эволюционного гуманизма, вышедшей из-под пера Джулиана Хаксли, религии играет определенную роль, но не потому, что она несет некую Истину, а потому, что представляется автору этой концепции таким странным эволюционным образованием, без которого человеку, каким он представляется в наше время, просто не выжить. Его следует снабдить религией, ведь она так нужна ему. Изгнать фактическую сверхприродность универсума из помыслов и деяний значит не оставить ничего, кроме писаний, подобных Honest to God, в котором красной нитью проходит антропология, и ни слова не говорится о подлинном богообщении. Ты просто задыхаешься в жуткой атмосфере  голой антропологии, психологии и социологии, причем все, что ты слышишь о религии в целом—о христианстве же в особенности—рушится, за исключением разве что робота, снабженного психологией. Вся реальность христианства держится на действительном бытии личностно-бесконечного Бога и достоверности учения о сверхприродности тотального универсума.

Теперь же мне хотелось бы обратиться к позитивной концепции, логически вытекающей из этого учения. Настоящий христианин, живущий по Библии, обитает в этом сверхприродном мире реально. Я не утверждаю, что никто не спасется и не попадет на небе, не обитая практически в этом сверхприродном мире. К счастью, это не так, ибо в таком случае никто бы и не оказался на небе, поскольку никто из нас, живущих на земле, не «прописан» в сверхприродном мире постоянно. Я утверждаю здесь только то, что настоящий, живущий по Библии христианин, обитает в сверхприродном мире практически. Меня нельзя назвать настоящим, живущим по Библии христианином в прямом смысле слова лишь потому, что я разделяю правильные учения, а только потому, что я живу практически в том сверхприродном мире.

Что кроется за этими словами? Согласно библейским представлениям объективная реальность состоит из двух сегментов: природного мира, обычно зримого; и сверхприродного мира, обычно незримого. Прибегать к слову “сверхприродный”, однако, надлежит осторожно. “Сверхприродное” на самом деле ничуть не более необычно с библейских позиций, чем то, что обычно называют природным. Мы называем эту часть универсума сверхприродной единственно потому, что в обычных условиях просто не видим ее. Вот и все. С библейской точки зрения—дело идет об иудео-христианской системе—реальность состоит, как апельсин, из двух частей. У этого “апельсина” есть две половины: одна видимая, другая—невидимая.

По-моему, данное положение можно объяснить на примере двух стульев.[7] Люди, сидящие на этих стульях, рассматривают мироздание с двух разных точек зрения. Каждый из нас в жизни беспрерывно сидит на том или другом стуле. Один человек сидит на своем стуле лицом к тотальной реальности мироздания, обычно зримой и обычно незримой его частям, и сообразно тому видит истину в свете данной тотальной реальности. Христианин как раз и есть тот человек, который утверждает: “Я сижу на этом стуле”. Человек неверующий сидит, фигурально выражаясь, на втором стуле. Перед ним открывается лишь природная часть универсума, так что он разумеет истину лишь на этом фоне. Надо сообразить, что истинной может быть только одна из двух точек зрения. Одна—истинна, другая—ложна. Если  в самом деле универсум состоит лишь из одного природного мира, с присущим ему единообразием действия естественных причин в закрытой системе, то сидеть на другом стуле значит заниматься самообманом. Если все-таки существуют обе половины реальности, то сидеть на стуле материалиста значит быть чрезвычайно наивным и абсолютно неверно толковать устройство тотального универсума. С христианской точки зрения никто в историческом ракурсе не был столь наивен, столь невежествен как наш современник.

Однако, чтобы быть настоящим христианином, живущим по Библии, надо отдавать себе отчет в том, что иметь представление о двух половинах тотального универсума мало. Христианская жизнь—это жизнь, протекающая в обоих сегментах реальности: сверхприродной и природной ее частях. Мне думается, доминирующая ментальность нашего века способна инфильтрировать христианина так, что он способен жить большую часть времени, не вспоминая о сверхприродном мире, словно бы его и нет в реальности. Я даже уверен в том, что все мы в той или иной мере так и поступаем. Разве сверхприродный мир вмешивается в жизнь христианина лишь однажды при рождении его свыше, и еще при смерти, да еще, быть может, при Втором пришествии Христа, а все остальное время в интервале между этими событиями оставляет верующего наедине с собой в этом природном мире? Христианин, живущий по Библии, обитает в сверхприродном мире уже теперь; причем не в теории, а на практике. Человека, сидящего на втором стуле и отрицающего экзистенцию сверхприродного сегмента универсума, мы назвали неверующим. Как же нам следует называть себя, если мы сидим на первом стуле, но живем так, будто сверхприродного в реальности не существует? Разве нельзя назвать такое отношение “неверием”? “Неверный”—это христианин, который не живет перед лицом сверхприродного уже в земной жизни. Это христианское вероучение извратившееся в диалектику или ставшее попросту “подходящей философией”. Я уверен в том, что христианство в реальности—это подходящая философия. Я полагаю, что это лучшая философия из всех, какие существовали на земле. Более того, это единственная философия, которая отвечает на все вопросы, оставаясь при этом внутреннее непротиворечивой. Это воистину подходящая философия, ибо обращается она к насущным вопросам и отвечает на них. Тем не менее, христианство—это не только подходящая философия. Библия на самом деле не толкует абстракций, не говорит на умозрительные темы; она не рассуждает о некоторой отвлеченной религиозной идее. Библия говорит о человеке как Человеке. Библия обращается к индивиду, ибо всякий человек и есть индивид. Библия учит жить в нынешнем реальном мироздании. Удалите этот фактор, и христианство обратится в голую диалектику.

Как было сказано выше, в тот или иной миг меня можно найти сидящим на одном или другом стуле. К несчастью, христиане в массе своей склонны часто пересаживаться с одного стула на другой. Вот христианин сидит на стуле веры, а вот—на стуле неверия. Стоит мне принять спасение через Христа, как я спасен, ибо уповаю на Христа и дело, которое Он совершил. Но Бог по-прежнему видит во мне человека; ибо я не машина. Христианин часто меняет стула веры на стул неверия. Это бывает. Однако, если я стараюсь вести христианский образ жизни, сидя на стуле неверия, то в отношении меня истиной будет следующее. Во-первых, все мои дела тогда будут ничем иным, как делами человеческой похоти. Неважно, каковы мои дела будут в частности; неважно, сколько шума я подниму, благовествуя к приобретению душ или совершая нечто экзотическое. Все равно это будут дела человеческой похоти. Ведь я ставлю при этом свою самость, свое эго, свое «я» в центр мироздания.

Во-вторых, если я пытаюсь вести христианскую жизнь, сидя на стуле неверия, то я в действительности веду фиктивную духовную брань, ведь я при этом не борюсь с подлинным врагом, поскольку подлинную брань ведут не против плоти и крови, ибо она происходит в “небесных сферах”, и я не могу принимать участия в брани, происходящей во плоти. Когда старшие братья воюют на фронте, младшие играют дома в солдатики. Они взаправду играют в солдатики, но в соприкосновение с настоящим противником не входят и не оказывают какого бы то ни было влияния на реальную брань. Если я сижу на стуле неверия и стараюсь вести христианскую жизнь, я только играюсь в войну. Я не веду никакой реальной духовной брани.

В-третьих, Господь не благословит оружия воинствования нашего, когда мы сидим на стуле неверия, ибо такое никак не воздает Ему чести и славы. Наоборот, оно похищает честь и славу Бога—Творца и средоточия всего мироздания. Именно об этом говорит Павел, говоря: “А все, что не по вере, грех”. Хадсон Тейлор об этом высказался так: “Никак не может дело Божие, свершаемое на путях Божиих, пребывать без попечения Божия”. Прежде всего он имел в виду попечение материальное, но, воистину, он мог сюда включить и все попечение в полном объеме. Я бы перефразировал его высказывание следующим образом: Божье дело, совершаемое человеческой усилиями, не может быть Божьим. Это, быть может, и является каким-то делом, только не Божьим.

По этому пункту возникает два вопроса. Первый можно поставить в следующем виде: Если подлинная брань ведется на “небесах”, то как далеко находятся эти “небеса”? И второй вопрос звучит так: разве не является наше личное участие в этой брани незначительным?

Итак, ответим на первый вопрос: Сколь далеки от нас, согласно Писанию, эти небеса? Разве не далек от нас сверхприродный мир? Категорический ответ таков: “Нет!” Гора Преображения ясно и просто свидетельствует о том, что сверхприродный мир находится рядом с нами. Не нужен космический корабль и полет, растянутый на два поколения, когда второе поколение рождается на борту корабля, чтобы проникнуть в сверхприродный универсум. Сверхприродное в эпизоде с преображением Христа было явлено на вершине холма. Здесь имела место определенная последовательность, так как следующим шагом участников этого события было сошествие в долину. На этом делается упор в Писании—сверхприродный мир не расположен в неведомой дали, но воистину он очень и очень близок нам.

Говоря о Христе по дороге в Еммаус, Лука писал: “Тогда открылись у них глаза, и они узнали Его; но Он стал невидим для них” (Лк. 24:31).

Последнюю фразу, наверное, было бы лучше перевести так: “... но они перестали видеть Его”. Ведь на самом деле Лука не говорит о том, что Христа уже не было на том месте. В этом конкретном месте ученики просто перестали Его видеть. В Ин. 20:19 и 26 указывается на тот же факт. Это толкование не касается только этого конкретного момента по воскресении Иисуса Христа. Оно относится ко всему тексту Писания. Сверхприродный уклад Священного Писания упирает на то, что сверхприродный мир пребывает не в неведомой дали, а рядом, вокруг; сверхприродное—это не прошлое и будущее, а настоящее.

О том же говорится и в Ветхом Завете.

“А Иаков пошел путем своим. И встретили его Ангелы Божии. Иаков, увидев их, сказал: это ополчение Божие. И нарек имя месту тому: Маханаим” (Быт. 32:1, 2).

Еврейское имя “Маханаим” означает “два воинства” или “два стана”. Один стан столь же реален, что другой. Один из них не является тенью или призраком другого, как не является и продуктом воображения Иакова. Иаков видел два равнозначных стана; прежде всего это были его домашние, его скот и все остальное; а затем ангелы, которые были столь же реальны и достоверны, что до них было подать рукой.

Однако классическим отрывком на эту тему является, быть может, 4 Цар. 6:16, 17. Дело идет об окруженном неприятелем Елисее и бывшем при нем служке, пришедшим от этого в ужас. Елисей, обратившись к нему, сказал: “Не бойся, потому что тех, которые с нами, больше, нежели тех, которые с ними”. В той ситуации эти слова вряд ли могли показаться молодому человеку сколько-нибудь утешительными. Однако вскоре он и действительно успокоился: “И молился Елисей, и говорил: Господи! Открой ему глаза, чтоб он увидел. И открыл Господь глаза слуге, и он увидел, и вот, вся гора наполнена конями и колесницами огненными кругом Елисея”. К этому времени у юноши уже не было никаких страхов! Однако в плане того, что мы в данный момент обсуждаем, обратим внимание на следующее важное обстоятельство—сверхприродное не явилось по молитве Елисея. Обратите внимание, оно уже присутствовало там, окружало их. Единственное различие ситуаций состоит в том, что после молитвы Елисея у юноши открылись глаза и он увидел то, что Елисей уже видел. Сверхприродное пребывало не где-то вдали от них, оно было там. Юноше надо было открыть глаза на данное обстоятельство.

Когда ссылаются на сверхприродное, материалистически мыслящий человек твердо решает избавиться от него. Он категорически против сверхприродного, утверждая, что ничего подобного не существует. Вот почему либеральное богословие—по сути натуралистическое—пытается превратить богословие в науку, хотя и твердо стоящую на своем, но утратившую все, кроме голой антропологии. Вот где ведется подлинная, волнующая всех брань за истину. И если мы видим это, то соглашаемся с необходимостью, осознаем высокое призвание и возлагаем на себя ответственность жить, памятуя о существовании двух частей универсума, зримой и незримой его частей, и понимая, что эти небеса находятся совсем близко. Эти небеса окружают нас. Эти небеса—это “здесь и теперешняя реальность.

Ответим и на второй вопрос. Если подлинную брань ведут в сверхприродном мире, в “небесах ”, является ли наше участие в этой брани таким уж важным? Вот как отвечает на этот вопрос апостол Павел: “Ибо я думаю, что нам, последним посланникам, Бог судил быть как бы приговоренными к смерти; потому что мы сделались позорищем для мира, для Ангелов и человеков” (1 кор. 4:9).

Здесь Павел делает совершенно потрясающее заявление с точки зрения голого натурализма, иначе говоря, с позиции человека, сидящего на стуле под названием “неверие”. В изначально греческом смысле это слово, переведенное как “позорище”, не имеет ничего общего с его современным пониманием. Позорище—это театр; то есть, мы пребываем как бы на сцене и нас видят все. Павел утверждает здесь, что сверхприродный мир находится рядом и подлинная брань ведется в духовном мире, и наше участие в этих битвах никак не назовешь ничего не значащим, поскольку за нами наблюдает весь незримый мир. Это похоже на поляризационный светофильтр—мы не видим наблюдающих за нами. За нами установлено непрерывное наблюдение.

И не только на этом одном стихе основано данное учение. Например, Павел напоминает о нем Тимофею, который в тесном смысле слова не был апостольским мужем: “Пред Богом и Господом Иисусом Христом и избранными Ангелами заклинаю тебя...” (1 Тим. 5:21).

Разве Тимофей бывал совершенно один? Спросим иначе: Было ли время, когда за Тимофеем не наблюдали? Ответ один: “Нет, такого не было”. Бог наблюдает; и ангелы наблюдают. Речь идет не только о Тимофее, речь идет обо всех нас. Таков, несомненно, истинный смысл Книги Иова. Иов не осознавал, что за ним наблюдают, но именно это и происходило в действительности. Более того, он принимал активное участие в духовной брани, не имея о том малейшего представления, когда с ним произошла череда несчастий. Речь шла не просто о внешнем наблюдении за Иовом, поскольку на его примере нам открываются причинно-следственные отношения между зримым и незримым мирами. Учение Христово также открывает нам это, ибо не Христос ли сказал, что бывает радость у Ангелов Божьих и об одном грешнике кающемся. Вот они причина и следствие, или на языке двадцатого века—причинно-следственные отношения. Причина на земле, а следствие в незримом мире. В действительности сверхприродный мир находится недалеко от нас, и наше участие в духовной брани нельзя назвать незначительным, поскольку за нами внимательно наблюдают; более того, от наших взлетов и падений в христианской жизни напрямую зависят причинно-следственные отношения реальных битв, происходящих в духовном мире.

Памятуя о 1 кор. 4:9, утверждающем, что мы суть “позорище” для человеков и ангелов, надо заметить, что именно говорит апостол в 1 кор. 2:4, имеющем прямое отношение к нашей теме: “И слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы”.

В явлении перед кем? В свете замечаний Павла в гл. 4, речь идет о явлении, несомненно, не только перед погибающим миром, перед Церковью, но и пред ангелами.

Этот стих понимали неверно и грубо искажали. Многим думается, что это место учит “элементарному ” благовестию; и под “элементарным ” благовестием, возможно, имелся в виду обыкновенное уклонение от исследования вопросов, поставленных нашим поколением, то есть попросту страх  вступать с ними в схватку. “Элементарное” благовестие противопоставляется попыткам дать честные, разумные ответы на острые вопросы. Но что дальше истины, чем такое толкование приведенного места! Разве о подобной “незатейливости” говорит здесь Павел? Нет, апостол говорит здесь в реальности о том, что благовествование пред “мудрыми” и немудрыми одинаково бесполезно, если мы не подаем наблюдающему за нами тотальному мирозданию признаков христианской жизни; без толку благовествовать, если в этой, земной жизни мы не даем места Святому Духу. Разве дело в том, чтобы излагать Евангелие на языке, упрощенном донельзя? Разве нужно разводить веру и интеллектуальную жизнь в диаметрально противоположных направлениях? Никак нет! Павел говорит здесь, что неважно перед какими людьми вам надлежит проповедовать, и неважно какой лексикон вы станете использовать, и неважно какой длины слова вы станете употреблять; важно другое—выступаем ли мы перед крестьянами или философами, все равно, мы обязаны выступать в явление силы Духа—воскресшего, прославленного Христа, трудящегося через нас.

Мало-помалу многие христиане из нашего поколения осознают тот факт, что данная реальность ускользает от них. Лицезреть эту реальность все больше и больше мешают очки материалистической мысли. Несомненно, добрая половина вопросов, которые задает мне христианская молодежь, звучит приблизительно так: И где же находится эта реальность? И куда же эта реальность пропадает? Я слышу подобные вопросы, порождаемые откровенным отчаянием, из уст прекрасных, юных христиан во множестве стран. Эта реальность постепенно уходит под влиянием пресса материалистической ментальности, под воздействием натурализма, который впрыскивают в нас при посредстве коннотаций. Однако тот факт, что Христос в образе Жениха приносит плод через меня в образе Невесты, при посредстве обитающего во мне Святого Духа верою, дает мне возможность видеть в земной жизни реальность сверхприродного мира. Здесь-то и должен обитать христианин! Доктрина важна, но дело ею в конечном счете не завершается. Должна иметь место опытная, эмпирическая реальность, континуум бытия здесь и теперь, миг за мигом. И слава реального опыта христианской жизни, противопоставленная голому экзистенциальному опыту,  или религиозным переживаниям Востока, состоит в том, что мы можем достигать ее при отворенных дверях разума и раскрытых настежь окон рассудка. Мы не нуждаемся в темных кельях; нам не нужна наркотическая зависимость от галлюциногенов; не надо нам слушать и особого рода музыки; мы способны познавать реальность сверхприродного универсума здесь и теперь.

Эту эмпирию нельзя, однако, считать лишь переживаниями чистого “супернатурализма”, бессодержательного и не дающего нам оснований зафиксировать его в письменной форме и поддерживать с ним коммуникацию. Наш опыт превыше того. Дело идет о нарастающих во всякий миг, живых, эмпирических отношениях с Христом и всей Троицей. Нам надлежит быть в общении всей Троицы. Двери для этого ныне открыты: двери разума, и двери в реальность—тоже.

Итак, вот “как” жить по-христиански. Вот “как” жить без рабства греху: не о совершенстве речь, поскольку этого в условиях земной действительности Господь не обетовал нам. Но это “как” означает одновременно и то, как следует избавляться от оков греха в земной жизни, и от ран, нанесенных этим грехом; в этом нам и предстоит разобраться далее. Таков путь, каким мы можем явить реальность сверхприродного мира тому поколению, что совратилось с пути истинного. Такова христианская жизнь, и такова же истинная одухотворенность. В свете внутреннего единства библейского учения о сверхприродном универсуме, ответ на вопрос “как” стяжать истинную одухотворенность таков: силой распятого и воскресшего Христа, посредством обитающего в нас Святого Духа, посредством веры.

 

[7] Более подробно об этом говорится в последней главе моей книги Смерть в городе, вышедшей в издательстве  Inter-Varsity Press.